Принялся глубоко дышать в полной темноте.

Нырнул.

Крутил штурвал, крутил, крутил, легкие жгло… все или ничего, выберется или нет. Гвоздарь дернул ручку. На мгновение перепугался. Что, если дверь открывается внутрь? Тогда давление нефти не даст ему открыть ее ни за что…

Дверь распахнулась.

Гвоздаря понесло течением черной жидкости. Ударило о стену. Он сжался в комок, и его понесло дальше, кувырком. Поток нефти шумел, обтекая его. Он ударился лбом о металл, едва не вдохнул от боли, но усилием воли заставил себя этого не делать. Сжался еще плотнее, давая потоку нефти нести себя по коридорам корабля, ударяя о стены и углы, как медузу, выброшенную прибоем на рифы.

Его вынесло наружу.

Живот схватило. Он падал. Невольно открыл глаза. Их обожгло ярким солнцем и едкой нефтью. Зеркальная гладь океана, кажущаяся почти белой от яркого солнца. Синие волны. У него была всего секунда, чтобы развернуться…

Он ударился о воду. Соленое море поглотило его. Покрытое волнами и пленкой нефти. Загрохотал прибой. Гвоздарь дернулся вверх, к поверхности, болтая ногами. Вынырнул, среди волн и солнечного света, судорожно хватая ртом воздух. Наполнил легкие кислородом, таким чистым и сверкающим после нефтяных испарений. Так хотелось жить, едва не умерев.

Наверху из рваной раны в борту танкера лилась нефть. Оттуда, откуда танкер изрыгнул его, сюда, на свободу. Черные струи сырой нефти стекали по обшивке корабля блестящими завитками. Упасть с пятнадцати метров на небольшую глубину и остаться в живых. Гвоздарь начал хохотать.

– Я жив! – заорал он. Это был страшный крик, в котором была радость победы, ужас пережитого, опьянение от солнечного света и морских волн. Стоящие на берегу в изумлении глядели на него.

Он поплыл к берегу, смеясь, пьяный оттого, что выжил. Волны сами несли его. И тут он понял, что ему повезло дважды. Если бы не прилив, он бы упал не в воду, а на песок.

Гвоздарь выполз из полосы прибоя, встал. Ноги дрожали после долгих заплывов в нефти и в море, но он стоял на суше, живой. Безумно смеялся, глядя на Бапи, Ли, Рэйна и сотни других рабочих, ошеломленно уставившихся на него.

– Я жив! – крикнул он им. – Я жив!

Они ничего не ответили, лишь продолжая смотреть на него.

Гвоздарь хотел снова закричать, но что-то в их взглядах заставило его опустить глаза вниз.

Пенные волны омывали его лодыжки. На них плавали ржавчина и пластиковая изоляция от проводов. И краснела его кровь. Которая ровными струями стекала по ногам, ярко-красная, окрашивая воду с каждым ударом его сердца.

– Везучий ты, – сказала мать Пимы. – Мог бы и не выжить.

Гвоздарь слишком устал, чтобы ответить, но попытался улыбнуться.

– Но ведь выжил.

Мать Пимы взяла в руку ржавый нож и поднесла к его лицу.

– Если бы это вошло в тебя еще на дюйм, то на берег бы вынесло мертвое тело, – абсолютно серьезно сказала Садна. – Ты везучий. Норны сегодня держали тебя на волосок от смерти. Иначе у нас был бы еще один Малыш Джексон.

Она протянула ему ржавый нож.

– Храни это, как талисман. Он хотел забрать твою жизнь. Метил тебе в легкое.

Гвоздарь протянул руку и дернулся, когда натянулись швы на ранах.

– Понял? – сказала она. – Сегодня на тебе благословение. Норны благоволят тебе.

Гвоздарь тряхнул головой:

– Я не верю в Норн.

Но сказал это тихо, так, чтобы она не услышала. Если Норны существуют, то именно они связали его с его отцом, а это значит, что они хорошего не делают. Лучше думать, что все в жизни случайно, чем полагать, что мир готов пожрать тебя. У Пимы с Норнами все в порядке, ей повезло, у нее хорошая мама, да и отец сделал любезность, умерев раньше, чем начал бить. А все остальное? Стоит только оглядеться.