– Рассказывал, только я…

– Ну вот, из темного стекла. Очень удобно – можно сделать прозрачным, можно – непроглядно‑тёмным.

– Да что же тут удобного? – непритворно удивился Буян. – Прозрачные какие‑то. На кой?

– Гм. – Ольтея замялась. – Ну, например, если тебе хочется, чтобы повсюду в доме было бы солнечно.

– Солнечно? Да ведь все Ведуны солнечный свет ненавидят смертельно! – вознегодовал в праведном гневе Буян.

– Кто тебе такую чушь сказал? – обиделась ламия. – Очень даже любим! И позагорать тоже. Безо всего. – Она хихикнула и показала Буяну язык.

– А чего ж тогда разбой творите? – парировал Буян.

– Ой, давай не будем об этом, – жалобно попросила ламия, уморительно наморщив лобик. – Я‑то никакого разбоя не творю. И подружки мои тоже. И совершенно незачем было их так зверски, как вы… Они бы и сами не прочь. А скольких твоя Джейана живьем сожгла? Марлу, Фалейю, Типи…

– Ну, девчонки… Что про них говорить?

– Давай не будем, – легко согласилась Ольтея. – Ты про Шаорн спрашивал?

Буян слушал рассказ ламии и только и мог, что удивлённо качать головой. Ольтея повествовала о вещах, несомненно, созданных высоким волшебством, какое Джейане или Фатиме даже не снилось. Кладовые, где никогда не переводится пища, Буяна потрясли больше всего.

– Так вот чего ваша братия к нам лезет, – заметил он. – Дурью маются, от скуки башка жиром заплыла – вот и тешатся. У нас малышня тоже, случается, зверёнка какого‑нибудь изловят и гоняют или там мучают, пока старшие под зад не поддадут, чтобы ума прибавилось.

– Не знаю. Я про это не думала. – Ольтея скорчила кокетливую гримаску. – Зачем? Думать – другие есть. Им от этого удовольствие, а мне, – она вновь подмигнула Буяну, – совсем от другого.

– Кошка ты лесная, что ли, только любиться и ничего больше? – не выдержал такого бесстыдства Буян.

– Ты о чём‑нибудь ещё думать можешь? – Кажется, Ольтея даже немного обиделась. – Танцевать я люблю, и гулять по ночам люблю, и петь люблю. И сама песенки немного сочиняю. И наряды придумываю – когда дома, конечно, в таких тряпочках по вашим чащобам не больно походишь. И читать люблю. Ты вот читать умеешь?

– Обижаешь, – буркнул Буян.

Читать, конечно же, он умел. Как и любой другой из клана Твердиславичей или любого другого. С этого начиналась учеба. Грамоте малышей натаскивали старшие, так что когда появлялся Учитель с книгами, читать и писать могли уже все.

– У нас книги тоже есть, – сообщила Ольтея.

– Послушай, – Буян даже остановился. – Вот ты хорошая девчонка. Я тебе прямо скажу. Слушай, если ты такая умная – так зачем мы тогда воюем‑то? Ведь если я тебе про ведуньские зверства начну рассказывать – дня не хватит, ночи не хватит! Для чего?

– Для чего? – ламия подняла брови. – Не знаю, мне неинтересно. Это тебе у Думающих спросить надо будет.

– Ольтея. – Ох, как не хотелось Буяну задавать этот вопрос! Уже совсем было смирился со своей участью, а тут ну‑ка, опять чего‑то внутри заворохалось. – Что… что со мной сделают?

– А уж это от тебя зависит, – сказала ламия.

– В каком смысле – от меня? Я что‑то сделать должен?

– Да. Тебе скажут. Я‑то сама не знаю. Но теперь ты понял – мы от вас ничем не отличаемся? Ты вон меня даже «девчонкой» назвал.

– Ты – да, не отличаешься. А Ведуны или, упаси Великий Дух, Ведуньи? Это ж страх ходячий, взглянешь и не проснешься! А свита их? Одна тварь другой уродливее и смертоносней! Да чего там – та, серая, которая Стойко со Ставичем… она тоже ничем не отличается?

– Эти, конечно, отличаются, – кивнула Ольтея, соглашаясь. – Но ведь они и говорить не умеют. Почти все. Это ж так, слуги, не более. Что такое слуга, знаешь?