Потратив практически впустую три дня (два адреса, а результат ноль), Найт зашел к Жене и попросил подобрать к ним телефоны. Тот подобрал, быстро и точно, как и все, что делал, и Найт начал обзвон сегодня днем. Только почти никого не застал. Кроме этого самого Вадима Вениаминовича Козлова, который и назначил ему встречу на полвосьмого.

Еще пятнадцать минут. Всю жизнь он был человеком до чего-то доживающим. Вот вернется из Иностранного легиона отец (не вернулся), вот через полчаса мама придет с работы (обычно возвращалась), вот через два часа у него свидание с Лялькой (всегда опаздывала). Она смеялась над этим его странным качеством и призывала бросить такое глупое занятие и не доживать, а жить.

Найт сел в кресло, все-таки возраст иногда давал о себе знать, и почувствовал на сиденье какой-то инородный предмет. Он пошарил под собой рукой и вытащил… женский лифчик. Несколько часов назад он отнял его у Насти со словами, что нельзя прятать два таких очаровательных цветка, и забыл вернуть. Вообще было просто невозможно понять, зачем он ей при нулевом номере. Подложен поролон для увеличения размера? Нет, он потрогал рукой, точно нет…

Как в этом проявляется нрав, по-детски упрямый и мило глуповатый – «Врать не буду ни себе ни людям, но очень хочу, чтобы все было правильно, и поэтому так живу – раз я женщина, то у меня должен быть бюстгальтер…»

Жаль, что все так получилось, но не тащить же ее за собой.

И все-таки откуда они узнали его прозвище? Как она сегодня всполошилась, когда он назвал себя (ну не говорить же свое настоящее имя): «У вас совсем, совсем другой голос». Еще бы, он-то ей точно не звонил. Если его сдал старый Готфрид, то почему? Дали денег? За что? Чтобы узнать что-то про него?

Но зачем? Зачем кому-то знать про него, некрупного антикварного дилера? Одинокого, несмотря на сына, немолодого человека. Из-за шахмат? Кого еще могут интересовать сейчас эти шахматы? Конечно, они стоят каких-то денег, но совсем не таких, чтобы платить нотариусу и поднимать бучу здесь. Три-четыре тысячи долларов, ну может быть, если знать, для кого они были сделаны, десятка.

Вот если Готфрид проболтался о подарке дяди Руки, тогда другое дело, тогда вся суета становится понятной. А может, он и сам, старая лиса, решил заработать и нашел клиента. Предположить, что кто-то тридцать лет помнил об этой сделке и ждал, пока полоумный Плантуро-отец загнется, довольно трудно. А Плантуро-сынок, наверное, давно спился и вряд ли различает, где право и лево. Во всяком случае, когда Найт видел его несколько лет назад, тот уже даже денег не просил, только ждал, когда ему нальют.

Итак, если он, Найт, прав в своих подозрениях, то тогда на той клетке, где могла стоять только пешка, неожиданно оказывается фигура, и вполне возможно, ферзь. Потому что деньги здесь совсем другие. Ему самому они не нужны, важно было восстановить справедливость. А сын и так неплохо обеспечен, да и не дождется он этих денег, обойдется. Было бы хорошо, если бы он для начала научился с матерью разговаривать. То, от чего умерла Эльза, как сказал врач, могло быть результатом бесконечных стрессов от общения с сыном. Жалко ее, хорошим была человеком.

Найт грустно покачал головой. Вот, двадцать лет прожил с женщиной и единственное, что про нее сказал – «хороший человек».

Ладно, пора идти. Бестолковые замки в этой гостинице работали из рук вон плохо, карточку приходилось засовывать по нескольку раз, да еще какой-то идиот придумал запирать двери и на входе в холл у лифта. Найт поймал себя на том, что чуть не показал язык замкам у себя в номере и в вестибюле. Сейчас он движется в обратном направлении, и замки его не касаются, но вечером, когда вернется, они отомстят ему скорее всего.