– Какие прелестные ямочки на щеках. Почаще улыбайтесь, мой друг, и женщины сделают вас генералом… Завтра я закажу ему платье и покажу Петербург, – обернулась к князю Петру, – вот знакомые удивятся! – загорелась она.

– Извини, дорогая! У нас немного другая программа, – поцеловал жену в лоб. – Молодой барин несколько задержался, поэтому завтра утром нам следует быть в канцелярии лейб-гвардии Конного полка… А столицу ему покажешь, как станет офицером…

Пожилой лакей, учтиво поклонившись, отвел Максима в отведенную комнату. Слуги здесь были дисциплинированны и вышколены, не то что в его Рубановке. Заснул он неожиданно быстро, и улыбка не сходила с его лица даже во сне.

Несколько чинов канцелярии лейб-гвардии Конного полка прилежно скрипели перьями, даже не подняв глаз на вошедших. Из кабинета заместителя командира полка вылетел красный и взъерошенный старший писарь и опрометью помчался через всю канцелярию за вестовым, чтобы передать ему приказ полковника.

Ротмистр довольно улыбнулся:

– Служба идет! – хлопнул по плечу Максима, чтобы подбодрить парня. – А наш дражайший Михайло Андреевич, похоже, сегодня не в духе. Замещает командира полка генерал-майора Янковича. Редко, но такое с ним происходит…

Подойдя к двери кабинета, они услышали тяжелые нетерпеливые шаги и звяканье графина с водой.

– Наверное, вчера в гостях побывал, – князь подмигнул по-мальчишески Рубанову и прошел в кабинет. Следом протиснулся и Максим.

– Здравия желаю, Арсеньев! – по-свойски пожал протянутую руку ротмистр. – Гляди, какого я тебе гвардейца привел…

Полковник мрачно, исподлобья уставился на Максима. У того аж мурашки по спине пробежали.

– Да не хмурься, командир,– развалился в кресле Голицын. – Это тот самый юнкерок, за которого мы с Василием Михайловичем просили тебя…

Взгляд полковника смягчился. Максим встал во фрунт и не дышал.

– Полагаю, росту чуть не хватает? – выпив воды из стакана, налитого еще до их прихода, Арсеньев сел за стол.

– Вытянется за лето, господин полковник, – легкомысленно махнул рукой Голицын. – Делов-то… А чего в раздражении?

Полковник снова нахмурился и резко поднялся из-за стола. Князь пожалел о своем вопросе.

– В раздражении – мягко еще сказано, ротмистр! – хриплым, сорванным от команд голосом загремел Арсеньев. – Да я его, каналью, растопчу… Манеж мне покрасил кое-как! – Нервно заметался по кабинету.

В дверях появилась голова старшего писаря и тут же исчезла.

– В Сибирь каналью сошлю. От самого государя императора нарекание получил!..

Голицын понял, что речь идет о воре-подрядчике. Но этот вопрос не интересовал его.

– Главное, Михайло Андреевич, полученная вами высочайшая благодарность за смотр, а этот пустяк быстро забудется, – попытался успокоить полковника. – Эка невидаль – манеж облупился! У нас и не то в полку случалось…

Конногвардейский полковник подошел к настольному колокольчику.

– Командира второго эскадрона ко мне! – велел залетевшему в кабинет старшему писарю.

Пока вестовой разыскивал эскадронного, Михаил Андреевич несколько успокоился и уже, добродушно разглядывая Максима, с удовольствием рассказывал ему о коннице вообще и гвардейском полку, в котором выпало счастье служить будущему юнкеру. При этом он безостановочно передвигался по кабинету из угла в угол. Ходьба успокаивала его.

– Русская регулярная конница делится по своему боевому предназначению на тяжелую, легкую и драгун. Самая боевая и мощная – это, конечно, тяжелая, – иронично посмотрел на гусарского ротмистра, – в которой тебе и придется служить, – перевел взгляд на Рубанова. – Кирасиры предназначены для атаки сомкнутым строем, способным смять и повернуть в бегство любые построения вражеской пехоты.