Вечером в доме Плетневых собрались председатель с женой, Натальей Борисовной, и Евдокия. После первых двух рюмок у мужчин завязался разговор. Говорили о разном. Вспомнили войну, трудное послевоенное время, о предстоящей работе.

– Я тебе так скажу, Михаил, где ни живи, где ни работай, а Родина есть Родина, от нее никуда. Здесь ты родился, здесь вырос, дал свои корни и сюда ты должен вернуться, где бы ты ни был и сколько бы ты ни жил в чужом краю. Вот ты и вернулся. Помнишь, как после войны нам пришлось поднимать колхоз на ноги? Тяжело было, голодно, а все-таки радостно, что именно мы своими руками поднимаем хозяйство. Я верил, что ты вернешься, верил. Человек ты для колхоза нужный.

– Вот завтра приду, и оформляй на любую работу.

– Заговорились мы, однако, а время-то позднее, – сказала Евдокия, вставая, – Пора домой.

– Да, пожалуй, и мы пошли разом, Борисовна.

За окном заиграла гармошка. Звонкий девичий голос пропел частушку.

– Седова Екатерина, бойкая дивчина. Вся в мать, все капли подобрала. Та в молодости тоже такая была, да она и сейчас никому не уступит.

Евдокия села на крыльцо. Домой идти не хотелось. Начинающаяся ночь была теплой, хотя небо было усыпано звездами. Легкий ветерок перебирал траву, будя кузнечиков, которые как будто подпевали гармошке, доносящейся с другого края села. Гармошка возвращала Евдокию в былую суровую, нелегкую, но все-таки счастливую молодость. К тем временам, когда в их село после войны приехал Степан, когда у них зарождалась любовь. Когда Степан подарил ей незабываемое счастье, продолжавшееся три года, и по иронии злой судьбы укравшее то самое счастье, нанеся ей тяжелую душевную рану, оставившую глубокий след на всю жизнь. Эх, Степан-Степан, а как бы могло все хорошо быть. Евдокия давно смирилась со своей судьбой, но от воспоминаний она избавиться не могла, да и не хотела, так велика была ее любовь к человеку, который бросил ее с маленьким сыном. А все те шофера из Астрахани. Евдокия вдруг встрепенулась. Ее сын поехал в Астрахань. Как бы Сергей узнал, может и разыскал бы там своего отца. Ведь он так мечтал встретить своего отца. Но стоит ли все это делать, может быть у него семья и они все вместе счастливы, а я чужое счастье разбивать не хочу. Пусть уж будет как есть. И Евдокия, тяжело вздохнув, поднялась с крыльца и вошла в дом. Она легла спать с мыслью о сыне.

Астрахань поразила Сергея большим количеством людей, машин и суетой. Куда идти, у кого спросить, кажется, что все спешат и спрашивать было неудобно. А искать самому улицу Данилова было не так-то просто.

– Куда тебе, парень? – вдруг услышал он за спиной. Сергей и не заметил, как прошел мимо стоявшего такси. Он обернулся и увидел человека, стоявшего возле голубой Волги.

– Мне бы на улицу Данилова, – поспешил ответить Сергей.

– Садись, я вижу ты не здешний.

– Да, я приезжий, – сказал Сергей и, положив чемодан в багажник, уселся рядом с шофером.

Шофер сел за руль и на мгновение задержал взгляд на своем пассажире.

– Мать Честная! Как же ты похож на одного моего знакомого, но тот тебя постарше лет этак на двадцать пять. Если б ты был здешний, я бы так и подумал, что ты его сын. Мы работаем вместе.

Водитель затормозил возле нужного Сергею дома.

– Ну, приехали.

Сергей забрал чемодан, расплатился с водителем и вошел в дом. Подойдя к дверям, он прочел табличку «Болотов И. М.» и нерешительно нажал кнопку звонка. За дверью послышалось шарканье домашних тапочек. Дверь отворилась, на пороге стояла женщина лет сорока, слегка полноватая, в длинном пестром халате, с чалмой из полотенца на голове, с раскрасневшимся красивым лицом. По всему было видно, что она только что приняла ванну.