На кухне появилась соседка. Никита спросил:

– Клавдия Ивановна, а где мама? Не знаете?

Соседка хмыкнула.

– Известное дело… Еще утром куда-то ушла.

Никита, прожевывая хлеб, сказал (видимо, от взрослых слышал):

– Опять нажрется.

Соседка посмотрела на парнишку, но ничего не сказала. Соседка шумно запередвигала свои кастрюли.

– Никитушка, – обратилась она, не оборачиваясь, у меня щи сегодня получились уж больно хороши… С бараниной… Да и пирог с гусем, вроде бы, получился… Отведай… Оцени, а? – Это ее подход такой к мальчишке. Иначе – откажется. Потому что гордый сильно. – Ну, Никитушка, положить?

– Только немного, Клавдия Ивановна… Я – сыт.

Соседка налила до краев большую тарелку дымящихся аппетитно пахнущих щей, из духовки достала пирог, отрезала большущий кусок и положила на другую тарелку.

Никита сказал, жадно разглядывая тарелки:

– Много, Клавдия Ивановна… Мне, пожалуй, не съесть.

Никита навернул все, не оставив на тарелках и крошки.

– Спасибо, Клавдия Ивановна… Было вкусно – очень-очень! С Рождеством вас!

– И тебя, Никитушка… И тебя… Вечор была на богослужении… Почти ночь простояла… Как там хорошо! Сходил бы, Никитушка, а?

– Собираюсь, Клавдия Ивановна, – солидно ответил мальчишка и встал из-за стола.

– Вот это хорошо, сынок, очень хорошо. Помолишься и на душе-то посветлеет.

– Хочу, Клавдия Ивановна, попросить Боженьку…

– О чем?

– Этого – не скажу… Извините, Клавдия Ивановна.

– Не неволю… Просить заступника нашего – не грех. Услышит и снизойдет до тебя благодать Божия.

Полдень. Под мерные удары все того же среднего колокола, возвещающего, что в церкви уже идет молитва, Никита поднимается по высоким ступеням на паперть, входит в притвор (нет, не входит, а втискивается) и останавливается. Как же быть? Не протолкнуться же. Но ему надо туда, вперед, чтобы видеть глаза Его. Вьется вьюнком худенькое тельце Никиты, ныряет он под ногами молящихся и, наконец, оказывается слева от аналоя, возле кирпичной церковной стены, откуда ему хорошо видна печальная Дева Мария с Иисусом на руках. Никита становится на колени и устремляет свой умоляющий взор туда.

Дьякон в эту минуту зычно басит:

– Господу помолимся!

Никита вместе со всеми жарко крестится. Он, продолжая стоять на коленях, не отводя взгляда от иконы, долго-долго молится, губы его что-то беспрестанно шепчут. Никита забывает обо всем на свете. Сейчас для него существуют лишь два лика – Пресвятой Богородицы и ее божественного малыша Иисуса. Вокруг наступает благодатная тишина.

…Никита видит, как из-под самого купола, медленно кружась, спускается к нему розовощекий и светлый мальчик. Должно быть, проносится в голове Никиты, его ангел-хранитель, ниспосланный Богом-сыном, чей день рождения славит сегодня Россия. Ангел складывает на спине крылья, а руку опускает на непокорный чубчик Никиты. Никите очень хорошо сейчас, как никогда прежде. Он необыкновенно счастлив и улыбку шлет навстречу посланцу.

– Меня послал Он, – в ухо Никиты шепчет небесный ангел. – Я твой навеки – защитник и покровитель.

– Ты мне поможешь, да? – столь же тихо, еле шевеля губами, спрашивает Никита и в уголках его глаз становится влажно, но тут ему нисколько не стыдно показаться слабым. – Ну, пожалуйста, ради Христа… Я так хочу…

– Он, – ангел поднял свой перст вверх, – услышал твою жаркую молитву, – небесный посланец кладет вновь свою поразительно теплую и мягкую ладонь на голову Никиты.

Необыкновенный восторг охватывает душу Никиты.

– Спасибочко тебе, Боженька! – кричит на всю церковь Никита и просыпается.

Никита открывает глаза и озирается. Церковь почти пуста. Значит? Служба уже закончилась. Выходит, это был всего лишь сон? Никита продолжает чувствовать на голове теплую чью-то ладонь. Поднимает глаза вверх: над ним, склонившись, стоит молодой священник и ласково треплет вихры.