Когда все стихло, и аборигены разошлись по своим домам, я вышел из хижины и побрел в джунгли к догорающему костру. Я не собирался искать следы ритуального убийства. Подойдя к костру, я сорвал цепочку с портретом со своей шеи и швырнул её в огонь.

– Это ты хотел, ненасытный, кровожадный бог? Сестра, дочь, кто следующий? Чья жизнь тебе ещё нужна? Может моя? Так возьми её, зачем она мне теперь.

Огонь потрескивал, то затухая, то разгораясь, как будто говорил со мной. За этим адским пламенем находился тот, кому я посвящал свою тираду. Я чувствовал его присутствие, его дыхание, его превосходство и своё ничтожество. И тут я разрыдался не сдерживая более себя, казалось, джунгли плакали вместе со мной, проливая слёзы в виде дождя. Не шевелясь, просидел я до рассвета.

Деревня просыпалась, и я очнулся от своих грез, чувствуя в себе перемены. Какие? Я ещё не знал, но твёрдо знал, что они произошли. Эленор прижимала малыша к груди, я зашёл поздороваться. Несмотря ни на что, она была счастлива, её мечта осуществилась и ей не обязательно знать какой ценой. Она протянула мне сына. Я инстинктивно отдернул руки, как будто получил ожог. Почему ему дарована жизнь, а не ей? Этим вопросом я буду задаваться вечно, равно, как если бы было наоборот. Здесь не может быть правильного ответа. И мне бы смириться с этим, не мучать себя и не доводить до исступления. Но анализируя, спрашиваю себя: как мог произойти такой не равноценный обмен? Я пожертвовал жизнью дочери ради памяти мертвого, хоть и близкого человека. Как мог забыть простую истину: мертвое – мертвому, живое – живому. И кого я пытался обмануть?