Я хорошо помню слова Джо Брэнди, сказанные мне в тот вечер: «Ну вот, Пит, теперь настала пора взяться за дело по-настоящему». Я тогда не понимал, что он имеет в виду. Я выиграл чемпионат, и это было замечательно. Нью-Йорк стал для меня счастливым городом. Но после победы сразу же возник главный вопрос, относительно которого я тогда пребывал в блаженном неведении: смогу ли я вынести бремя новообретенной славы и порожденных ею ожиданий?

Конечно, было бы очень странно вспоминать о моем первом чемпионском титуле, выигранном в столь юном возрасте, с сожалением. Но если говорить начистоту, я предпочел бы в тот момент быть взрослее, иметь больше опыта – игрового и просто человеческого, лучше понимать, как устроен наш теннисный мир, чего он ждет от меня и как обо мне судит.

Тогда я ничего этого не знал, а моя победа стала воротами с односторонним движением – если вошел в них, то обратной дороги нет!

Оказалось, что сохранение завоеванных позиций – очень ответственная задача, требующая больших усилий, а также внутренней зрелости и твердости, которыми я пока не обладал. Меня ждали трудные времена.

Сразу же после матча мой тогдашний агент Айвэн Блумберг, казалось, начал сходить с ума от выпавшего ему счастья. Чуть ли не каждую минуту он приносил мне новые предложения: «Мы связались с „Утренними новостями“ CBS. Тебя приглашает „Доброе утро, Америка“. Хочешь на шоу Ларри Кинга?» Я отвечал: «Да, да, здорово. конечно!» – но совершенно не понимал, о чем речь. Ведь я был еще ребенком – застенчивым и замкнутым, меня никто не учил беседовать с журналистами; это сейчас готовность к общению с прессой для перспективных игроков – нечто само собой разумеющееся.

Очень жаль, что нынешние одаренные теннисисты уже не считают учебу в университете чем-то полезным. В свое время, в первые годы Открытой эры, когда США еще доминировали в теннисе и задавали правила хорошего тона в этой игре, перспективные спортсмены, как правило, шли учиться в такие солидные, традиционно «теннисные» учебные заведения, как Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, Университет Южной Калифорнии, Стэнфорд, Пеппердайн, Тринити (Сан-Антонио, Техас). Молодые люди тогда взрослели «нормально», то есть постепенно, а в крупных турнирах выступали на летних каникулах. Но все изменилось с тех пор, как большие деньги пришли в теннис и заставили юных спортсменов с самых ранних лет думать только об игре.

Новые возможности и предложения, посыпавшиеся на меня после первой победы на турнире «Большого шлема», будоражили ум. В тот день, когда я победил, среди зрителей был основатель компании Nike – Фил Найт, явившийся, вероятно, полюбоваться на своего «звездного» клиента, Андре Агасси. Моя игра так его поразила, что он тут же пожелал подписать со мной контракт. Потом я понял, что шансов у него не было: Блумберг все обстряпал раньше, чем Найт смог вмешаться в борьбу за мою персону.

Чем дальше я продвигался по сетке турнира, тем активнее производители обуви и одежды осаждали Блумберга, а тот следил за ростом ставок. И наконец, когда итальянская фирма спортивной одежды Sergio Tacchini предложила мне миллион долларов в год в течение пяти лет, Блумберг решил, что такой куш упускать нельзя. Я подписал контракт с итальянцами еще до четвертьфинала. После победы над Андре я, наверное, мог бы диктовать Nike свои условия, но был уже связан по рукам и ногам договором с Tacchini.

После моей первой победы на Открытом чемпионате Блумберга завалили просьбами о показательных матчах с моим участием (обычно результат такого матча с коллегой-профессионалом не влияет на официальный рейтинг). Мне предлагали участие в рекламах различных товаров, какие-то выступления, благотворительные мероприятия.