Выглядываю в окно и вижу: один нервно похаживает вокруг своего «Бентли», другой, скрестив на груди руки, смотрит то на часы, то на вход. Карантин, в садик не пускают даже родителей. Присматриваюсь, и сердце замирает: первый кажется смутно знакомым. Похоже, это ему я авто поцарапала у ЗАГСа и скрылась. А второй… Несостоявшийся жених, которого я от алтаря увела, у невесты украла и сбежала… оставив у него в кармане свои трусики. Мама дорогая! Оба меня нашли… Протираю глаза. Не сон. На улице два посетителя, которым есть что с меня спросить. А вот мне дать им нечего… С пальцем расставаться не готова, да и с другими органами тоже: платить Николаю нечем.

– Сань, а ты не интересовалась, что им нужно? – осторожно спрашиваю.

– Нет… Надо было?

– Ну, может, они ошиблись и вовсе не ко мне пришли?

– Сомневаюсь. Тот, что моложе, вашу фамилию назвал. А другой сказал привести подругу «босса». Я сначала растерялась, а потом поняла, что у нас только вы с Арсеном Михайловичем дружите.

Бледнею. Оба мужика знают обо мне личные факты. Потом бледнею еще сильнее, понимая, что про мой «особенный» статус известно даже новенькой нянечке, которая устроилась вместе со мной. И когда сплетни успевают разлететься? Похоже, завтра весь сад и округа будет обсуждать визит двух альфа-самцов к Элле Борисовне. Кто-то, конечно, приукрасит, распространяя новость о том, что в яслях появилась развратная нянька. Приглашает мужчин «на час» после шести, чтобы запереться с ними в актовом зале и кормить манной кашей.

– С чего ты взяла, что я знакома с Арсеном?

– Ну так вы с его женой подруги.

Ясно. Бесполезный разговор. В дамском коллективе про новеньких быстро узнают, а потом за спиной мусолят. Подливать масла в огонь не хочется, поэтому идти на улицу я даже не думаю. Остается два пути: первый – ночевать в садике, дожидаясь, пока мужчины отступятся. И второй, более разумный – бежать домой через запасной выход.

– Элла Борисовна…

– Сань. У тебя есть отчество? – перебиваю.

– Да, Евгеньевна я, – гордо заявляет.

– Так вот, Евгеньевна. Не смей меня так называть. Эля. Точка. И еще – у меня свидание сегодня, ты с Кириллом досиди, а я побегу. Да заодно поговорю с посетителями.

– Свидание? У вас? – переспрашивает, глядя большими глазами.

– А что? В 25 уже поздно, да? – хочется нагрубить, но держусь. Последние нервы выпадут, с этим вот всем. Стоп. Нервы не волосы, они не выпадают…

– За Кириллом пришли, вы чего ребенка не отдаете? – голос охранника заставляет отвлечься от раздумий про то, какого вида нервные клетки в голове. Или они не в голове? Анатомия прошла мимо меня – я потеряла к ней интерес на стадии разбора выделительной системы червей. Надо было бы до мозга дотерпеть… Может быть, тогда понимала бы, что творится в голове у других. У Ромы, Орешкиной, у Санечки, наконец…

– Иди-те… Элла Б… то есть, Эля. Я мальчика сдам, – все-таки соглашается она.

– Хорошо, Кирилл на тебе. Главное, «сдай» в те руки. А я пошла. До завтра.

Не оставляя возможности отказаться, почти бегом спускаюсь по лестнице и, хватая сумку, выбегаю через запасной выход. Доберусь до метро и уеду. А на завтра возьму больничный.

Бегу, стараясь не оглядываться. Попутно звоню Милане, она уж точно должна быть в курсе, откуда Николай мое место работы разузнал.

– Эль, ты чего на марафоне? – удивляется подруга, слыша сбитое дыхание.

– Да, сдаю кросс по вашей милости.

– Не поняла.

– Меня выследили и преследуют, теперь из дома страшно выйти. Ты зачем Николаю мой рабочий адрес дала? – пересказываю ей то, что приключилось.

– Я ни при чем.

– Арсен?

– Он тоже не собирался тебя сдавать… Узнаю.