Голова Дунфан Цинцана разболелась сильнее.

– Только не убивай братца-стражника. Это я во всем виновата. Хочешь чьей-то крови, накажи меня.

– Упиваешься безнаказанностью? Напоминаешь, что тебе ничего не грозит, пока ты в моем теле?

– Нет-нет… У-у-у! Я знаю, что виновата…

Слезы, текущие из левого глаза, доставляли Дунфан Цинцану неудобство. Он раздраженно оторвал от простыни лоскут и насухо вытер левую щеку.

– Хватит заливать лицо Темнейшего слезами.

Ланьхуа по-прежнему сгорала от стыда.

– Но я же тебя… – всхлипывала она. – Я правда не хотела…

Дунфан Цинцан снова потер виски.

– Все было не так, как ты думаешь.

Орхидея перестала плакать.

– Не так?

– Это ведь и твое тело тоже. Неужели не чувствуешь? Не было ничего.

Только сейчас Ланьхуа догадалась прислушаться к собственному телу.

– Святые Небеса, как же я перепугалась, – с облегчением выдохнула она.

Избавившись от чувства вины, Орхидея тут же возмутилась:

– Тогда почему ты едва не прикончил братца-стражника?

– У тебя еще хватает наглости спрашивать? – приструнил цветочную фею Дунфан Цинцан.

Повелитель демонов вздохнул и, к своему удивлению, почувствовал, что постепенно привыкает к выходкам Ланьхуа. По крайней мере, он научился быстрее восстанавливать душевное равновесие.

Приведя мысли в порядок, он громко приказал:

– Приготовьте Темнейшему воду для омовения.

Через некоторое время в дверь тихо постучали.

– Господин, вода готова, пройдите в зал Очищения.

Дунфан Цинцан запахнул одежду, накинул верхнее одеяние и вышел из опочивальни. Слуги у него на пути все как один неподвижно уставились в пол, не смея косо взглянуть на Повелителя, но, когда тот дважды свернул за угол, сзади послышался шепот. Чаще всего упоминались слова «господин» и «мужчина». Что ж, ничего непоправимого, конечно, не произошло, однако… Орхидея снова почувствовала себя виноватой: похоже, она окончательно разрушила репутацию древнего демона.

Дунфан Цинцан ничего не сказал. Глядя на его каменное лицо, можно было подумать, что он ничего не слышал. В прошлый раз, когда его обсуждали служители Загробного мира, он вел себя точно так же. Он не придавал значения сплетням и презирал кривотолки, как будто судачили не о нем, а о ком-то постороннем.

Ланьхуа не сумела сдержать любопытство:

– Ты не злишься, когда тебе перемывают кости?

– Только слабаки судачат за спинами, – ответил Дунфан Цинцан. – Речи медведок и муравьев[26] мое сердце не тревожат.

Орхидея растерялась. Судя по легендам и тому, что она узнала за последние несколько дней, Дунфан Цинцан был вспыльчивым и раздражительным, убить при малейшем неудовольствии ничего ему не стоило. А еще он оказался заносчивым, нетерпеливым, жестоким и безрассудным. Но после этих слов Ланьхуа вдруг подумала, что, вероятно, Большой Демон не так-то прост. Возможно, у него особое представление о жизни.

– По словам наставника, кривотолки стирают в порошок кости…

Не дожидаясь, пока Орхидея договорит, Дунфан Цинцан усмехнулся:

– Темнейшему не страшны ни гора мечей, ни море огня, ни древние артефакты. Зачем Темнейшему бояться сплетен? Кривотолки стирают в порошок кости? Ха! Это грозит лишь слабакам.

Орхидея на миг потеряла дар речи, а потом поняла, что никакого особого представления о жизни у Большого Демона нет и в помине. Он просто-напросто высокомерен…

Беседуя с Ланьхуа, Дунфан Цинцан подошел к залу Очищения и открыл дверь: внутри клубился густой водяной пар. Повелитель демонов небрежно скинул верхнее одеяние с плеч и протянул руку, чтобы развязать пояс, но внезапно схватился левой рукой за грудь.

– Что ты собираешься делать? – воскликнула Орхидея.