и меня за это не суди.
Ведь зимою не приходит лето,
не бывает дыма без огня,
так и мне не получить ответа
на вопрос: а любишь ли меня?
Мне на шею положила руки,
ласку подарила невзначай…
Сердцу моему продляя муки,
на вопрос сейчас не отвечай…
Измеренная жизнь
Жизнь у неё вся взвешена,
отмерена на весах,
и верит она, что грешное
простится на небесах.
Жизнь её вся промерена,
как в половодье брод,
но и тогда уверенно
она не пойдёт в обход.
Жизнь на весах помешана,
важен ей каждый грамм,
чтобы от страсти бешеной
не разойтись по швам.
Жизнь её вся просчитана,
свёрстана, словно план,
а чувства других прочитаны,
как заурядный роман…
Ты – серая мышка
Ты – серая мышка, безликая бирка,
от бублика вкусного круглая дырка,
ты нолик без палочки, дробь без остатка,
обертка шуршащая от шоколадки.
Ты – лук без стрелы, ты без масла лампада,
любви и страстей тебе в жизни не надо,
ты пепел вчерашний, остывшая ласка,
болото покрывшая мелкая ряска.
Ты – рамка пустая без фото любимой,
вся жизнь твоя комикс и страхи все мнимы,
а может, бассейн ты (да как все упомнить),
который забыли водою наполнить.
Ты – компаса стрелка, ты просто обложка,
ты – эхо в лесу, где мяукает кошка,
служанка надуманных страхов и лени,
любви ты боишься, как собственной тени.
Ты – скучный бухгалтер, душа твоя – лед,
дорога, которая в храм не ведет,
собачка, которую слон раздавил…
Мне жалко того, кто тебя полюбил…
Разные
Мы на разных с тобой говорим языках
и по-разному чувствуем сердцем, и дышим,
ищем счастья в других, бродим, словно впотьмах
и признанья в любви мы по-разному слышим.
Даже ночью с тобой мы по-разному спим,
я – подушку обняв, ну, а ты, как кулёчек,
и всю ночь отчуждёнными рядом лежим,
как судьбою оторванный плоти кусочек.
Мы с тобою слова понимаем не так,
им вверяем судьбу, как клинкам дуэлянты,
и не можем понять мы друг друга никак,
огранённые стёкла, приняв за брильянты.
Ложь привычно с себя не снимает одежд,
тонет правда во лжи, умирая прилежно,
тает воском свечи свет сгоревших надежд,
и любовь к нам спиной повернулась небрежно.
Бьёмся насмерть, как кровные бьются враги,
никогда, никому, ничего не прощая,
возвращаемся снова на те же круги,
никому, никогда, ничего обещая.
И летят брызги яда от суетных ссор,
и разят наповал отчужденьем испуга,
разговор наш – немого с глухим разговор…
И не видно лица, и не слышно друг друга…
Подлянка
Я к нему подошел и сказал ему тихо:
«Я люблю эту женщину. Ты, отпусти…»
Улыбнулся недобро: «Не будил бы ты лихо…» –
и в карман свою руку невзначай опустил.
Я пытался ему о тебе говорить,
что ты счастье мое неземное
и никак невозможно тебя не любить,
что хочу обвенчаться с тобою.
Он в глаза не смотрел, он крутил головой
и молитву шептал суеверно,
и курил сигареты, одну за одной,
зажигалкою щёлкая нервно.
Только раз в разговоре он голос подал,
он спросил, словно выдал награду:
«А не думал ли ты, что уже опоздал…
Ты уверен, что ей это надо?»
Я случайно к нему повернулся спиной,
показалось – меня ты позвала,
оглянулся назад, слыша голос грудной,
ты и впрямь чуть поодаль стояла.
Я к тебе не успел даже шага пройти,
нож мгновенно воткнулся мне в спину.
Как же боль мне свою до тебя донести…
и обиду… так бьют лишь скотину.
Переспелою вишней я снег окропил
и лежал, провожая глазами,
как он по́д руку ловко тебя подцепил
и пошёл, заиграв желваками.
Ты шагам его в такт семенила за ним,
и ушла, и назад не взглянула,
но не он должником меня сделал своим,
это ты в меня финку воткнула…
Покаянное
Люблю другую… Господи, прости…
За что ты мне послал такую муку
и преподал страдания науку?..
Ты душу мукой мне хотел спасти?
Люблю другую… Думаю о ней
в полночный час бессонницей томимый,