Можете сами судить, напугались прародители Осберна, услышав такой рассказ, или нет. Они знали, что тот, кого повстречал их внук, был гномьего рода. Бабка порывисто обняла мальчика и от всей души расцеловала его. Её примеру последовала и старая няня, которую, к слову сказать, звали Бригиттой. Она воскликнула:

– Видите, родичи, разве не моими молитвами дитя вернулось домой? Расскажи, милый, что у тебя висит на шее под рубашечкой?

Осберн рассмеялся:

– Ты повесила мне спрятанный в шёлковом мешочке клочок пергамена с начертанными на нём знаками. Не бойся, нянюшка, я буду и дальше носить его, раз уж это так важно для тебя.

– Ах, дитя ты моё дорогое, – вздохнула старушка. – Вот что скажу вам, родичи: получила я этот пергамен от нашего священника, то сильный амулет против всякого зла, ибо изображён на нём святой Крест, а кроме того начертаны имена трёх святых королей* и ещё что-то, только я не могу это прочитать, ибо писано по-латыни, как пишут все священники.

И снова обе женщины принялись обнимать и голубить отрока, а хозяин, бурча и брюзжа, стоял рядом. Впрочем, на этот раз Осберн избежал побоев, хотя взбучка ему и была обещана, чтобы подумал на досуге, прежде чем попытаться повторить подобное приключение. Со своей стороны, женщины слёзно просили отрока слушаться своего деда.

Одного только Осберн не открыл своим родичам: что гном подарил ему тот самый нож, которым, играя, отрезал себе голову, да славные ножны в придачу. Гном сказал тогда, что этот дар принесёт мальчику большую удачу. По этой-то причине маленький Осберн и прятал свой подарок под платьем, вместе с пергаменом, на котором были начертаны святой Крест и слова благой мудрости.

Всё это, да и многие другие случаи, когда юный Осберн, проказничая, убегал из дома, происходили ещё прежде того времени, о котором я сейчас поведу свой сказ. Итак, Осберну, а об этом речь уже шла раньше, исполнилось двенадцать лет. Стояла поздняя осень, ночи становились всё длиннее и длиннее. С семьёй тогда жил один наёмный работник, и обязанностью его было выгонять на выпас овец, а пасли их либо на склонах восточных холмов, либо ближе к потоку, чтобы не поели траву, которой кормились коровы. Осберн по просьбе своего деда (и не без собственного желания) часто отправлялся в поля вместе с работником Джоном, чтобы помогать ему собирать овец в кучу. И вот однажды вечером Джон (а Осберн тогда не ходил с ним) вернулся с холмов позже обычного и выглядел бледным и испуганным. Он рассказал, что как только дневной свет начал тускнеть, три огромных волка напали на отару и убили нескольких овец. По самому виду Джона каждому было понятно, что он не стал сражаться с волками, а стоял в сторонке, пока те заканчивали свой ужин, а затем собрал овец, но не всех, а каких смог, опасаясь подходить близко к месту расправы. Хозяин выбранил его за трусость и хотел было даже лишить ужина, ведь, считая зарезанных волками и тех, что после разбежались, отара стала меньше на семнадцать голов. Джон выкручивался как мог: у него с собой и оружия-то не было, кроме пастушьего посоха, да и волки сразу прикончили его собаку. Пока же он оправдывался, Осберн, сидевший рядом, удивлялся, как такой крепкий и высокий мужчина мог оказаться таким большим трусом.

На следующий день Джон с хозяином всё же решили пойти на холмы, посмотреть, не удастся ли найти целыми и невредимыми хотя бы двух-трёх из пропавших овец. Каждый из мужчин взял с собой щит и короткое копьё на случай, если волчье воинство нападёт на них посреди дня. В то время Осберн по просьбе деда погнал стадо к воде. Мальчик охотно взялся за это поручение: чудесный поток, похоже, всегда манил его. Тот день пролетел для Осберна незаметно. Он бродил за овцами, заботился о них, а иногда доставал свой нож, чтобы взглянуть на него: он часто так делал, когда оставался один. Это и вправду было прекрасное оружие. Рукоять украшала причудливая резьба, клинок – золотые руны, а ножны были сплошь из серебра. Иногда Осберн стоял у кромки воды, глядя через поток, что был шириной с Темзу у Рединга* или, местами, немного уже. Но в тот день он ничего там не увидел, кроме дикой птицы да быка, с мычанием пробежавшего мимо, словно по какому делу (его пастух так и не показался). И Осберн вместе с целой и невредимой отарой вернулся домой ещё засветло. Он и не уходил далеко от дома: дед запретил ему это.