Скоро прискакали к ущельям. Погонщику не хотелось провести весь день на солнцепеке, поэтому он гнал своих подопечных скорой рысью, не заботясь о том, найдут ли они в ущельях воду. Невосприимчивость верблюдов к жажде была одним из немногих достоинств этих неприятно пахнущих животных. Увы, горные способности этих животных не так хороши, как у ослов и мулов, а где-то уступают и лошадям, поэтому у начала ущелья Мельхиору пришлось спешиться. Оставив Паласара сторожить погонщика, сторожащего верблюдов, он направился в ущелье, где должны были жить прокаженные, пешком.

Волшебник вернулся на удивление быстро. Паласар успел выложить камушками на песке несколько созвездий. От карты звездного неба, которую он наметил, они составляли одну четвертую часть.

Мельхиор дал знак собираться. Погонщик поднял одного верблюда, но второй остался флегматично сидеть на песке.

– Ох уж мне эти вонючие верблюды со своим особым мнением по каждому поводу, – раздраженно вздохнул погонщик, привычно пиная корабль пустыни в брюхо. Последний, не менее погонщика привыкший к этим пинкам, даже не приоткрыл век. Тогда погонщик решил действовать жестче: он зачерпнул горсть песка, ударил верблюда ногой в голову и, когда тот недовольно открыл глаза, бросил ему горсть песка в морду. Верблюд с ревом подскочил, заметался, угрожая вырваться, но погонщик проявил сноровку и вместо того, чтобы тягаться с верблюдом в кто кого пересилит, сделал несколько прыгающих шагов в его сторону, чтобы не дать вырвать поводья. Чуть отпустив верблюда, он начал подтягивать повод обратно к себе, и дисциплина была восстановлена. – И так каждый раз, каждый проклятый раз эти пляски, словно джинн в него вселился. Но что меня утешает: когда-нибудь я сдеру с этого мешка навоза шкуру, мой шурин пошьет из нее отличные бурдюки, а мой брат продаст их у себя в лавке. – И погонщик с таким достоинством поднял указательный палец вверх, будто эти бурдюки из шкуры неубитого верблюда призваны были обеспечить ему безбедную старость.

На обратном пути подлости от погонщика можно было не опасаться, и спутники вдвоем заняли второго, обиженного верблюда.

– Скорое возвращение и печать равнодушия, что серым камнем лежит на лице почтенного мудреца с самого начала пути, сказали мне, что мы не продвинулись в нашем походе. Не обманули ли меня эти знаки? – вкрадчиво потревожил спутника Паласар.

– Ты прав: знаки! – вернулся к настоящему укачавшийся до полудремы Мельхиор. Волшебник и пешком был весь день задумчив, как философ, а на мягком горбе верблюда его чуть ли не сонная болезнь одолела.

– Знаки, знаки, знаки… – забормотал волшебник, собираясь словами и мыслями.

– Их оставили прокаженные? – подсказал Паласар.

– Нет, – махнул рукой Мельхиор, – они давно ушли. Я не читаю следов, но времени собраться у них было немного. Не ушли – сбежали, можно сказать.

– И куда они ушли или сбежали?

– В ущелье течет река, она снабжала их водой. Река начинается под землей и в землю же уходит. Думаю, она течет и под городом, и есть цепь пещер, по которым они прошли под стенами. Сейчас входы, какие и были, запечатаны.

– В пустыне встречаются реки, что текут без видимого начала и конца, лишь кратко показывая свои воды солнцу, – подтвердил Паласар. – А знаки?

– Темные, зловещие знаки. Редкие знаки. Они не в ходу среди людей. Знаки сулят погибель. Прочитавший их должен спасаться бегством, за меньшее – поостеречься. Здесь намечается связь. Те, кто оставили знаки и запечатали входы, не ждут гостей. Они заставили прокаженных покинуть поселение, и те, рискуя жизнью, ищут укрытия в городе. Связь с праздником, который объявил шах, я также подозреваю.