Какая группа или лицо могли бы взять на себя ответственность за то, что в рождественские дни Запад присваивает себе саамскую культуру самым варварским способом? В начале прошлого века их шаманы щедро поделились с чужаками некоторыми духовными практиками, связанными с употреблением мухоморов в это время года, только чтобы те украли элементы этих ритуалов и включили их в европейскую культуру самым кощунственным образом.

Сорванные с них традиционные островерхие шляпы водрузили на проказливых эльфов. Жилище Санта-Клауса было перенесено из Голландии на Северный полюс, а самому Санте приписали практику саамских шаманов заходить в дом через печную трубу (чтобы оставить хозяевам психотропные грибы). Цвета его костюма были изменены так, чтобы больше походить на красно-белые саамские мухоморы. Затем он забрал себе оленей, дал им дурацкие имена и, распространив свою праздничную империю на весь мир, стал использовать их как тягловую силу. Если бы у саамского апокалипсиса был саундтрек, это была бы песня Jingle Bells.

Можно ли обвинять стареющего грузного «белого» мужчину в этой краже культуры? Можно ли обвинять всех толстых белых стариков? Возможно, нам стоит допустить вероятность того, что за разрушением земель и культур по всему миру стоит нечто большее, чем просто отдельные люди, которые решают, какую роль им играть – героя, негодяя или жертвы. Возможно, эти ярлыки уже не навесишь даже на этнические группы.

Когда я заканчиваю беседу с саамками, в лексике, которую я использую для описания моего мира, зияет огромная дыра. Слова, которые моя община получила от языка оккупантов для описания расовых характеристик нашей реальности, заслонили от нас истинную природу этой реальности. Мы обозначаем жертв и преступников при помощи цветового кода, который скрывает те силы и регулярности (patterns), что действительно причиняют нам вред. Левым глазом мы смотрим на этнические группы, правым – на отдельных лиц, и в результате оказываемся слепы ко всему остальному. Мы не видим потоки власти и контроля в мире, системное перекачивание ресурсов с юга на север. В наших лобных долях запечатлелась иллюзия времени и пространства, ложная мировая карта мест и народов.

У нас, аборигенов, всегда были свои способы размечать время/место. Возможно, чтобы заполнить дыру, оставшуюся в моем мировоззрении после общения с саамками, мне нужно еще раз взглянуть на наши карты и применить их паттерны ко всему миру, а не только к нашим местам. Оба-мы можем взглянуть на карту, начерченную Стариком Джумой на песке: всмотритесь в эти образы (patterns), и вы увидите, что они помогают нам распознать неустойчивые регулярности и силы, угрожающие всему нашему существованию.

Это одновременно и карта, и своего рода компас, который, впрочем, не ориентируется на северный магнитный полюс. Здесь направление по старинке динамично, оно зависит от сезонного движения солнца, которое вы наблюдаете со своей позиции, оттуда, где вы стоите, идете или сидите у костра.

В аборигенных языках время и место обычно обозначаются одним и тем же словом – они неразделимы. В центре компаса расположена точка столкновения в момент или в месте творения; она и другие точки представляют собой семь семей духов и их священные места.

Первый мужчина и первая женщина находятся на востоке и на западе; на изображении показаны линии их путешествий, когда они, перемещаясь по Стране, создают разные родственные группы и места. Линии путешествий внутри дуг символа принимают форму каноэ первого мужчины. Линии путешествий по внешним дугам показывают, как он гребет, чтобы повернуть свое каноэ вслед за солнцем; это делает стороны света более динамичными, чем в современной магнитной версии. Этого должно хватить, чтобы вас запутать. «Что? Север – это не фиксированная магнитная точка? Восток может быть Севером? Он меняется в зависимости от времени года?» Рекомендую снисходительно отнестись к этому допущению, иначе вам придется взять на работе пару дней за свой счет, чтобы прилечь и перезапустить мозги. Похоже, в этот конкретный момент разговоров на песке со многими именно это и происходит.