Узнал я об этом, вернувшись домой, перед выпускным вечером. Это сейчас школьники идут на выпускной, словно на показ мод, а тогда девочки шили нарядные платья, потому что их сложно было купить. Мы тоже старались не подкачать: наглаженные рубашки, брюки со стрелкой, все пуговицы на месте, носки заштопаны, башмаки начищены. Собралось много гостей, директор вручал нам аттестаты и жал руки как взрослым под аплодисменты.

После небольшой концертной программы – нескольких стихотворений и песен (все, естественно, на патриотическую тематику) – стулья и столы были быстро сдвинуты к стенам, вынесли патефон, и начались танцы. Танцевали бессмертные вальсы и пытались танцевать танго. Я танцевал со многими девушками, но душа уже тогда была отдана единственной – моей Катюше.

Запомнилось, что все двери и окна были настежь открыты. От дуновения июньского ветра полупрозрачные белые шторы развевались, то приближаясь, то отдаляясь…

Впереди бессонная, счастливая и немножко грустная ночь. Мы, вчерашние десятиклассники, бродили, взявшись за руки, по сонным улицам города, строили планы на перспективу, шутили, смеялись. Боря Иванов жалел, что не успел сфотографировать всех нас вместе. Он планировал на следующий день после выпускного поехать в магазин за фотопленкой. Ему очень хотелось запечатлеть на память наш класс и учителей. Пленку он так и не купил. По дороге услышал о том, что началась война…

К утру компания стала разбредаться. Остались несколько самых верных друзей. Решили купить пару бутылок вина и какой-нибудь немудреной закуски, посидеть, поговорить в тесном мужском кругу. В итоге, подсчитав имеющиеся скромные денежные ресурсы, остановили свой выбор на портвейне «Три семерки», или, по-народному, – «Три топора». Этот так называемый портвейн был далеко не самым качественным продуктом алкогольной промышленности Наркомпищепрома Азербайджана, зато пол-литра «с посудой и пробкой» стоили в рознице всего 10 рублей с копейками.

И вот на столе, точнее на пеньке в Нижнем парке, появились две бутылки портвейна «Три семерки», стаканы и селедка на старой газете вместо скатерти. Мы пировали и пили за нас, за учителей и родителей, за туманное будущее. Оно казалось мне ясным и безоблачным – летная школа. В горвоенкомате я уже прошел мандатную и медицинскую комиссии и был отобран среди других кандидатов для службы в авиации.

Дома появился только под утро. Сплю и сквозь сон слышу, как в комнату вбегает мама и прямо с порога громко кричит: «Сынок, вставай – война…»

Безусый парнишка, наголо подстриженный, с круглой головой, торчащими ушами – таким я был после похода в военкомат.

Помню: были спешные сборы, слезы матери, а отец, прошедший войну, был серьезен и немного угрюм.

На следующее утро провожали меня всей семьей: пришла Катя и одноклассники. Сборный пункт военкомата находился в районе площади Победы, неподалеку от кинотеатра «Спутник» – тогда окраины города. Оттуда воинские эшелоны в основном отправлялись на Воронеж, в сторону Орла или на сортировочную станцию Грязи. Шли мы долго пешком. По дороге мне бросилась в глаза явная абсурдность текстов рекламных афиш о «последних трех днях смеха» – представлениях труппы Госцирка и гулянии в Парке металлургов Новолипецкого завода с фейерверком.

…Одиночки и небольшие группы призывников и добровольцев заполняли всю площадь вокзала. Я не сразу нашел свою группу – таких же выпускников аэроклубов, направляемых липецким горвоенкоматом в распоряжение 6-й Воронежской школы ВВС.

Вскоре послышалась команда: «Строиться!» Люди стали выстраиваться вдоль вагонов на перроне. Из них формировались команды и моментально распределялись по вагонам. Если из вагонов раздавались бодрые голоса будущих бойцов, звуки гармоники, то с перрона слышался душераздирающий плач детей, жен и матерей. Слез было слишком много. Как мог я бодрился, хотя на душе от такой сцены скреблись кошки. Настал наш черед. На прощание целуюсь с родными и Катей, что-то обещаем друг другу. Все, надо торопиться. К нам подходит офицер и командует: «Эта группа направо, на посадку в вагон шагом марш!»