Кто восхитится узорами невиданных галактик? Вот мы, жители чудесной и неповторимой планеты Земля, такие сложные душевно-телесные существа, можем так никогда и не увидеть красоту иных неоткрытых миров, потому что ее навсегда сокроют в себе бесконечные дали. Но мы и вообще очень многого не видим и не знаем. Мы прочитываем за жизнь довольно мало книг: всего несколько сотен в лучшем случае. Из семи миллиардов наших современников мы знакомы с очень узким кругом людей. Мы успеваем освоить всего несколько умений, одну-две профессии. Ну и что? Это совсем не беда. От нас требуется иное: надо стараться понимать то, что нам дано; а понимать – это обнимать мыслью и душой, вникать сердцем, любить.

Что любить – Вселенную? Ею можно любоваться, изучать ее, но всецело посвятить себя ей, совершить какой-нибудь исследовательский подвиг – для этого нужно что-то личное. Подвиги совершаются ради тех, кого любишь. Именами любимых называют новые звезды. И вот когда одному человеку удается полюбить другого, то есть внести свет своего чистого чувства в еще недавно чужую ему жизнь, тогда в этом своем чувстве он открывает для себя целый мир, по-человечески красивый и теплый, живой: Вселенную обитаемую, наполненную дорогим присутствием.

О том, что все на свете – в единственном экземпляре

В столярный цех при храме принесли однажды часть старинного фортепьяно, уцелевшую от пожара. Инструмент был австрийский, сделан в конце XVIII века в Зальцбурге. Наши столяры рассматривали внутренний угол корпуса, изучали способ соединения двух деревянных полотен и восхищались: скрытая от глаз изнанка инструмента отполирована, покрыта лаком, собрана так, как иной раз и наружная сторона не выглядит. Если бы не пожар – так этот стык и остался бы тайной. Ребята уважительно качали головами, но вообще-то недоумевали: зачем австрийцы так старались?

– Ну и кто бы эту работу увидел? – усмехнулся один паренек.

– Как «кто»? – воскликнул я. – Мастер! Закончив труд, он мог оценить его объективно, сказать: очень хорошо, зер гут. Настоящий мастер самого себя судит строже всех, потому что тонко разбирается в своем ремесле.

Тайга в Сибири большая, вы знаете. Там не исчезли еще заповедные места, куда не ступала нога человека. И эти нетронутые чащи, не узнавшие твердых подошв скалы, прогалины без кострищ и берега ручьев без жестянок – первозданно красивы. Их кто видел?

А живое и яркое морское дно? Не самые глубины, нет – помельче и поближе, но куда еще не успели добраться туристы. Может быть, там укрывается в безвестности неповторимое сочетание красок и форм – растения, раковины, свет и рыбы складываются в сказочные сады.

Или неоткрытые пещеры с известковыми сталагмитами и сталактитами, выросшими от капающей и сочащейся воды, тяжелыми, как люстры, и изящными, как застывшие струи фонтанов. Они переливаются всеми цветами радуги, когда посветят на них фонарем. Их кто видел?

Это «внутренние углы» мироздания, та его изнанка, до которой еще не добрался пытливый взгляд человека. Без изнанки нет лица, поэтому изнанка – у искусного мастера – должна быть прочной и нисколько не уступать тому, что видно сразу. Если убеждаешься, что «внутри» так же хорошо, как и снаружи, значит – мир не декорация, не халтура, какую выпускают люди в надежде быстро заработать, но в нем все предельно серьезно, добросовестно, на всем лежит печать мысли. Все части целого не просто в согласии, но все друг другу служат: гряда гор – плодородной долине, защищая ее от северного ветра; доктор – повару, и повар – доктору, а учитель тому и другому, потому что у обоих растут дети. В общем хоре у всякого явления – своя роль.