Авторитетом стали уркаганы,

И как итог, хоть маленький, но срок.

Согрели душу местные шалманы,

Так покатился под откос сынок.

В один из дней Валерка вдруг уехал,

Черкнув в записке – «Больше не ищи,

Твоя опека для меня – помеха,

На этажерке забери ключи»…

Она молилась о его здоровье,

Взывала к Господу, чтобы ему помог.

Стояла карточка всегда у изголовья,

А сына вёл какой-то страшный рок.

Скакал на площади, громил и жёг машины,

Бросал булыжники, орал, что было сил.

Забыв, что с ней был связан пуповиной,

Чужих отцов и матерей давил.

Мария видела Валерку на экране,

Но всем твердила, будто бы не он.

Муж умер молча, сидя на диване,

Узнав, что сын записан в батальон.

Из дальних сёл ей говорили люди,

Что мол, в «Азове» видели сынка.

Стреляет пленных, сам их лично «судит»,

Когда ж отсохнет у него рука…

Мария быстро продала квартиру,

Уехала за двести вёрст в райцентр.

Дом – развалюшка, впрочем, не до жиру,

Среди сельчан не будет диких сцен.

Мать очень часто слышала о сыне,

Про «подвиги» его неслась молва.

Ждала, что сердце к отпрыску остынет,

Или дойдут до Господа слова.

Она стояла, прислонившись к стенке,

Беззвучно плакала, не пряча горьких слёз.

Из храма выйдя, села на ступеньки,

Мольбы свои вдруг вспомнила всерьёз.

Всю жизнь молила Господа о сыне,

Чтоб был он послан ей «любой ценой!»

Однажды вздёрнут парня на осине,

А в бедах этих – я всему виной!

Вдруг осознав, что в жизни натворила,

Сорвав платок, направилась к реке.

Сколько невинных жизней загубила

Когда Господь прислушался к мольбе…

Детские слёзы…

Страшная штука детская память,

Годы проходят, а ей сносу нет.

Вот уж по истине жизни секрет.

Кажется вырос, забыты обиды,

В полном порядке и счастлив вполне.

Есть перспективы, какие то виды,

Кто то напомнит, что прожил в дерьме.


Сказку расскажут про славное детство,

Вспомнив конечно, где был ты не прав.

Что то хорошее – это наследство,

Всё, что плохое – безудержный нрав.

Можешь кружиться, всё делать, как надо,

Из кожи лезть, чтобы сделать добро.

Штамп уж поставлен, другого не надо,

Рядом с добром всегда следует зло…


Это клише невозможно исправить,

Чуть, что не так, сразу мордою в грязь.

Проще унизить, на место поставить,

Чтоб не забыл, где холоп, а где князь.

Только взрослея мы вдруг понимаем,

Нет никого на земле без греха.

Очень боятся, что скоро узнаем,

Вывалив прошлого все «потроха».


Всех поучают «искатели правды»,

Словно прожили всю жизнь на «коне».

Старый душок обработав лавандой,

Видят соринку забыв – о бревне!!!

Чтобы кого то корить за проступки,

Вспомни, что было, в себе разберись!

Если Господь тебе шёл на уступки —

Не допекай ЕГО, просто молись!

Травница…

Семь лет, как бабка схоронила мужа,

Невыносимый был, скажу я вам, старик.

Цеплялся ко всему, ну просто ужас.

Чуть, что не так, переходил на крик.

Анисья продала свою скотину,

В округе травы стала собирать.

Лечила всё – ангину, скарлатину,

Врач за сто вёрст, чего за зря страдать.

Сушились рядом мята и душица,

Мелиса, пижма, сбор целебных трав.

Зимой вязала детям рукавицы

И роды принимала, кто рожал.

Платили ей и мёдом и вареньем,

А то и сало с мясом принесут.

На всех хватало времени, терпенья,

В метель бежала, коли позовут.

Однажды в мае вышла на «охоту»

Через овражек к старому пруду.

Сюда ходила, словно на работу,

Вдруг взрывы прогремели, как в войну.

На берегу соседские мальчишки

«Лакали» пиво возле костерка.

Скакали с сигаретой, как мартышки,

Узнала бабка всех издалека.

Увидев «гостью», парни разбежались,

Перемахнув пылающий костёр.

Пустые банки лишь от них остались,

Коробка спичек, вялый помидор.

Костёр Анисья залила водою,

В корзину банки кинула себе.

Вдруг запищало что-то за спиною,

И вот повторно, но уже слабей.