– Лана, я все видела, – прошептала я.

Вместо ответа она лишь громко икнула. Я повторила свои слова. На этот раз громче и четче.

Из ее горла вырвался сдавленный стон. Казалось, прошли годы, прежде чем она медленно кивнула. Это было ее единственное признание.

– Нам нужно поехать в больницу, – сказала я.

– Нет! – испуганно выкрикнула она.

– Что ты имеешь в виду?

Она упрямо покачала головой.

– Ни за что на свете.

– Почему нет?

– Это ничего не изменит.

– Еще как изменит! Такое больше не повторится.

– Повторится, и не раз, – сказала она еле слышно и, наконец, посмотрела на меня.

Я увидела ее страх, поняла, как она унижена.

Я хотела задать ей массу вопросов. Как давно это продолжается? Твоя мать знает? Почему ты ничего не сказала мне?

Но я была вынуждена оставить их все при себе. Лана едва могла дышать, не говоря уже о разговорах.

Я встала. В отчаянии провела пальцами по волосам, какое-то время ходила взад-вперед. Думать о том, что я видела, было все равно что глотать битое стекло. Это причиняло боль. Жуткую боль.

Я обернулась. Слова вырвались из моей груди, словно пуля из дула ружья.

– Он твой отец, – хрипло прошептала я.

Мои колени подкосились. Я села рядом с Ланой. Мое плечо касалось ее плеча. Я чувствовала ее боль, как свою собственную. Эта боль была такой тяжелой, такой невыносимой, что из моего горла вырвалось рыдание. Лана плакала, зарывшись лицом в ладони. Я чувствовала себя бесполезной, ненужной, я не могла сделать ничего, чтобы облегчить ее муки.

Она продолжала плакать. Я повернула голову и посмотрела на красивый дом ее семьи. Я стиснула зубы и прищурилась. Неужели и впрямь ничего? «Борись за нее, – прошептала логика. – Борись, ведь никто другой этого не сделает».

Сессия с доктором Ратледж аукнулась мне. Но это моя собственная вина. Я рассказала ей лишь крошечный кусочек истории. Она может в любой день ее забыть, мне же с этим жить каждый день.

Я сижу на кровати. Мои лопатки касаются стены. Мои пальцы обвивают лодыжки. Мои ноги запутались в простынях. Я раскачиваюсь взад-вперед, стараясь дышать спокойно, но получается судорожно.

Мне нужно поспать, но я не могу. Свет выключили несколько часов назад. Луна только-только взошла, но ее тусклого свечения достаточно, чтобы моя палата приобрела фиолетовый оттенок. Через весь пол пролегли тени голых веток.

Они качаются в небе туда-сюда. Я вижу ту замерзшую каплю. Она все еще там. Все еще держится. И я пытаюсь напомнить себе, что тоже могу держаться.

Но решимость изменяет мне. Мой взгляд устремлен в угол комнаты. Я вижу там человека. Он сидит и смотрит на меня холодными немигающими глазами. Это отец Ланы. Похоже, он хочет разорвать меня в клочья.

Я слышу его голос. Он скрипучий. Резкий. Неприятный. От него моя кровь стынет в жилах.

– Ты боишься меня? – спрашивает он.

На моей верхней губе выступают бисеринки пота. Я смотрю на свои ноги.

«Не говори с ним. Не смей», – приказываю я себе.

Я поднимаю глаза.

Он присаживается рядом. Я слышу, как хрустят его суставы. Этот хруст похож на гром. Он рикошетом отдается в моей голове, пока я не сжимаю виски, лишь бы не слышать его.

Это он говорит со мной. Это он меня пугает. Он – мой самый главный кошмар.

– Ты ничто. Ты и сама это знаешь, верно? Эта сука докторша видит твою ложь насквозь. Когда она откажется от тебя, кто останется с тобой после этого? – Его голос становится громче. – Никто! Никто, кроме меня!

Его слова едкие, как кислота. Они обжигают мою душу. Растворяют мою надежду. Бередят старые раны и заставляют их кровоточить. Я издаю мучительный крик. Я кричу во всю мощь легких, лишь бы не слышать его голос. Но он принимает мой вызов и тоже кричит.