Что касается батальонов автоматчиков и батальонов огнеметных танков – эти батальоны входили в состав танковых полков и решали сходные задачи зачистки местности после прохода тяжелых и средних танков. По довоенным представлениям тяжелые танки не должны были бояться огня противотанковых пушек благодаря своей толстой броне. Но поскольку противотанковые орудия противника в любом случае должны были вести по танкам огонь, эти орудия должны были быть обнаружены и уничтожены первым эшелоном тяжелых танков. А вот из пулеметов стрелять по танкам бесполезно, можно только получить в ответ осколочно-фугасным снарядом. Поэтому пулеметные гнезда во время прохождения тяжелых и средних танков могли молчать и, соответственно, не быть обнаружены. Для подавления пулеметов и одиночных стрелков перед пехотным эшелоном и должны были пускать огнеметные танки (вспомним доклад Д.Г. Павлова на декабрьском 1940 года совещании командного состава: «…наличие огнеметных танков, способных выжигать уцелевшего противника…»). И если огнеметные танки имели броневую защиту, то автоматчикам послевоенной дивизии приходилось вступать в огневую дуэль с пережившей танковую атаку пехотой и нести потери.

Можно объяснить и различное боевое построение дивизий довоенного и послевоенного штата. Поскольку по довоенным представлениям танки КВ не должны были бояться огня противотанковых пушек, они должны были идти в первом эшелоне. А вот в послевоенной танковой дивизии танки ИС уже имели достойных противников в виде противотанковых пушек калибра от 75 мм и выше, и поэтому в первый эшелон они уже не выделялись.

Так что штат послевоенной советской танковой дивизии только подтверждает оптимальность штата танковой дивизии 1941 года.

Можно отметить еще один недостаток немецких танковых дивизий: «…такое сокращение танков в дивизиях усугубило значимость главного недостатка «германской танковой дивизии» – то, что в основном ее части и подразделения, по сути дела, были пехотными и не могли передвигаться по пересеченной местности. Величайшее преимущество, которое дал танк при проведении боевых действий, заключалось в его способности передвигаться вне дорог. Танк не нуждался в ровной и твердой поверхности дороги. В то время как колесные мотосредства лишь ускоряли темп продвижения, танк революционизировал само понятие мобильности. Прокладывая себе путь самостоятельно, он мог отказаться от необходимости следовать определенным маршрутом по заранее проложенной дороге.

В реорганизованной танковой дивизии образца 1941 года имелось в целом около 300 гусеничных машин, в то время как колесных машин, рассчитанных большей частью на движение по дорогам, было около 3000. Обилие таких машин не имело значения в западной кампании, когда крах плохо спланированной обороны приводил к тяжелым последствиям и нападающий для развития успеха мог воспользоваться сетью хорошо развитых дорог. Однако на Востоке, где подходящих дорог было очень мало, это обстоятельство стало решающим тормозом. Немцам пришлось расплачиваться за то, что на практике они оказались на двадцать лет позади теории, которую сами же считали ключом к успеху»[69].

Немецкая моторизованная колонна медленно продвигается на восток

Как это выглядело на практике, находим в записи Гальдера от 20 июля:

«11-я танковая дивизия движется на Умань тремя подвижными эшелонами: 1) гусеничные машины с посаженной на них пехотой; 2) конные повозки с пехотой, которые следуют за гусеничными машинами; 3) колесные машины, которые не могут двигаться по разбитым и покрытым грязью дорогам и поэтому вынуждены оставаться на месте»