Афанасьев согласно кивнёт.

– Да ты, оказывается, мой земеля! Я тоже, считай, клинский. Только из деревни Белавино, рядом с Клином. Недалеко от аэродрома. Прямо над моей хатой самолёты на посадку идут. На том аэродроме даже сын самого Сталина летал! – скажет Вася таким тоном, будто в том, что на Клинском аэродроме летал Василий Сталин, есть и его заслуга. – А ты в какой школе учился?

Афанасьев назовёт школу.

– Так и я в ней учился, – искренне, даже как-то по-детски, обрадовался Вася. – Но я, наверное, после тебя учился. Ты в каком году окончил? Я тогда в третьем классе учился, – сказал задумчиво Вася после того, как Афанасьев назвал год, когда окончил школу. – Вот тогда я тебя и встречал. Только помню смутно. Ты, видать, хорошо учился, раз достиг такой большой должности в твои-то годы. Сколько тебе сейчас? Лет тридцать? А я хреново учился. Потому, что жрать всё время хотелось. Отец с матерью в колхозе, сам понимаешь, шиши зарабатывали. Не до учёбы было. Да и то, что особо надрываться учёбой совсем ни к чему, я сразу понял. Учишься на троебаны, и нормально. Не то, что ты. Я правильный путь выбрал. Пошёл на службу в органы, таких, как ты, отлавливать. И даже более великих. Вредителей. И в моих руках ваши судьбы. Хоть вы все и учёные, – убеждённо скажет Вася.

Вася явно гордится своей службой».

Но в реальности к удивлению Афанасьева «Победа» не поехала в сторону улицы Кузнецкий Мост, а двигалась в потоке, что на площади Дзержинского резко поворачивал направо, и сопровождали его два человека, не проронившие за всю дорогу ни одного слова и чем-то неуловимо похожие друг на друга, словно появились из одного инкубатора. Да и одеты они не в военную форму, а в обычные гражданские костюмы фабрики «Большевичка».

– У себя. Велено доставить, как только подъедете, – сказал часовой сопровождавшему Афанасьева человеку в штатском.

– Сейчас доложу. Вы пока присядьте, – предложил секретарь и тщательно прикрыл за собой массивную дверь. Табличка на двери свидетельствовала о том, что за дверью находится кабинет Члена Политбюро Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) Лаврентия Павловича Берии.

«Один звонок Члена Политбюро может запросто решить судьбу любого человека, – мелькнуло в голове Афанасьева. – Тем более звонок самого Берии. Дмитрий Фёдорович, – Афанасьев имел в виду своего шефа, Министра вооружений Устинова, – наверняка знает, что меня забрали и, видимо, не захотел или побоялся поговорить с Берией. И всё же, я ни в чём не виновен, – убеждал себя Афанасьев, – и мне придётся приложить максимум усилий, чтобы самому отстоять свою правоту!»

– Проходите, – сказал секретарь, жестом приглашая войти в кабинет.

– А, Афанасьев! – произнёс Берия радостно – удивлённым тоном, будто случайно встретил старого друга, с которым давно не виделся. – А ну-ка иди сюда! – и, вытянув правую руку, поманил Афанасьева указательным пальцем. Афанасьев живо представил себе удава с гипнотизирующим взглядом, в открытую пасть которого, упираясь и отчаянно вереща от ужаса неминуемой смерти, ползёт кролик.

– А вы подождите в приёмной, – сказал Берия тем двоим, которые сопровождали Афанасьева. – До особого распоряжения.

Последняя фраза Берии могла означать только то, что он ещё не принял решения о судьбе доставленного человека, и это зародило в душе Афанасьева хоть и слабую, но всё-таки надежду.

– Ты что? Саботажник? – спросил Берия.

Афанасьев удивлённо вскинул на него глаза.

– Саботажник! – теперь утвердительно повторил Берия. – Раз у тебя мотор взрывается. У Глушко в Химках не взрывается, а у тебя взрывается. Это чудеса какие-то, – удивился Берия. И прежде, чем Афанасьев ответил, продолжил: – Все вы сразу кричите «нет, мы не вредители»! И ты не исключение! Я наперёд знаю, что ты ответишь!