Сильно поражал всех во время войны обитатель подвала старик Корнелиус. Каждое утро Корнелиус вставал в восемь часов, выходил в сад под нашим балконом и обливался холодной водой из-под садового крана. Затем он возвращался в дом, одевался, пил кофе и уходил пешком за двадцать километров в афинский пригород Неа-Иониа, где жили беженцы из Малой Азии и где располагалась носочная фабрика его племянников. Там Корнелиус забирал тюк с новой партией изготовленных носков и шел дальше, на рынок, где распродавал носки, забирая себе долю и оставляя остальное своим родственникам. И так изо дня в день, при полном отсутствии транспорта. Он был очень гордый и хотел обеспечивать себя сам.

Мы не знали, были ли у нашего соседа из подвала когда-либо свои дети – в Трапезунде нередко бывали резни. Но Корнелиус выжил и даже сумел заработать кое-какие деньги, обменивая людям сохранившиеся у них старинные и обычные золотые монеты на золотые британские фунты, имевшие хождение по всей Греции и остальной Европе в период оккупации. Фунтами старик никогда не торговал – его маленькую прибыль составляла разница в содержании золота между британскими и прочими монетами.

Поскольку англичане вбрасывали в страну немалые деньги, поддерживая греческое сопротивление, эти фунты, именовавшиеся в Греции лирами, в большом количестве всплывали на черном рынке и служили достаточно стабильной валютой. Немецкие марки и итальянские лиретты были привязаны к греческим драхмам, выпускавшимся коллаборационистским правительством, и на них мало что можно было купить. Суммы, указанные на греческих банкнотах, исчислялись миллиардами драхм. Поэтому люди, которые во время оккупации работали в государственных учреждениях, вынуждены были распродавать свое имущество и ужасно голодали.

В нашем доме на Хризантемон, 17 мы прожили до начала 1943 года, когда нас вдруг выселили. Немецкое командование ожидало десантной операции англичан в Греции и начало укреплять фортификации на горе Турковунья. По нашей улице в районе нового рынка и дальше в направлении на юг, к центру города, должна была пройти система траншей, составлявшая часть этих фортификаций. Немцы забрали у владельцев все дома на нашей улице и еще несколько домов поблизости и развернули там казармы для солдат и офицеров.

Нам ничего не оставалось, как пойти жить к родственникам.

Поселились мы в доме покойного Спироса Николопулоса на улице Стратигу Калари в доме номер 21. Там жили вдова брата Спироса Иоанниса тетя Маранфи, с матерью и сыном Костасом, и однокашница Маранфи Элени Параскева, о которой я уже упоминал как о директоре моей школы. Вместе с моей мамой Розой они составляли колоритную группу выпускниц института «Арсакион».

В доме была своеобразная, почти музейная, атмосфера – в прихожей стоял бюст Спироса, бережно сохранялись его библиотека и архив. У тети Маранфи наша семья прожила около года. В начале 1944 года мы переехали на улицу Парнисос, где муниципалитет предоставил нам в аренду пустовавший дом. Там мы прожили до освобождения Афин. Странно, но каждый раз, переезжая в новый дом, мы как бы начинали жить в новом мире, с новыми родными, друзьями и т. д.

Я хорошо помню, как 12 октября 1944 года зазвонил колокол нашей церкви Св. Димитрия. Одновременно зазвонили все городские колокола: немцы покинули Афины. Продвижение Красной армии по Дунаю угрожало им окружением, поскольку закрывало выход с Балканского полуострова. Так что немцы уходили из города весьма поспешно. Солдаты и офицеры вермахта собрали вещи, сели в свои грузовики и уехали. В нашем доме от них осталась только чужая мебель, конфискованная для нужд немецкой казармы, и рисованный портрет Гитлера с назидательной записью о величии фюрера, выполненной от руки в готическом стиле на обороте.