На завтрак у меня небольшой кусочек хлеба и вода в чашке. Ни масло, ни салат, ни даже каша, которую едят другие, мне не положены, а живу я в маленькой комнатушке на чердаке, где летом очень жарко, а зимой очень холодно, но я почему-то не заболеваю, хотя иногда хочется.
В последний год у меня временами простреливает болью в груди, но жаловаться нельзя – будет только хуже. В лучшем случае изобьют, а в худшем – ещё и благодарить заставят… специальным образом. Не хочу об этом думать, лучше потерплю.
Иногда я думаю: если бы я родилась с нормальными ушами, любила бы меня моя мама, или как сейчас? Мама меня ненавидит, старается задеть словами, а уж подзатыльник или оплеуху я от неё огребаю почти всегда. Когда она в плохом настроении, нельзя попадаться ей на глаза. Я уже научилась угадывать её настроение.
Я быстро съедаю кусочек хлеба, оставлять нельзя, потому что перед выходом в школу меня тщательно обыщут. Не знаю, зачем это делается, но факт есть факт. Может быть, они просто хотят показать свою власть? В любом случае перед выходом мне надо подготовиться к обыску – сходить в туалет и осмотреть самой одежду и бельё, потому что они только и ищут повода, чтобы сделать мне больно.
За что? Ну что я такого сделала? За что со мной так?!
Нет ответа на эти вопросы и не будет никогда. У меня никогда не будет кого-нибудь близкого среди людей, а боги… Я не знаю, может быть, какой-нибудь бог сделает меня своей избранной? И тогда я смогу всем отомстить! И маме, и школьным учителям, и всем тем, кто старается ударить в школе и по дороге к ней.
Вот, наконец, ощупывание везде, называемое «обыск», закончилось, и я могу выйти из дому. Подхватываю сумку, выхожу на улицу. Светит солнце, но на мостовой грязь, значит, нужно пробраться к школе побыстрее, чтобы не забрызгало грязью из-под колёс проезжающей кареты. Если в школе заметят хоть пятнышко – лучше тогда мне умереть самой. Правда, за грязь наказывают не только меня, а всех, при этом выбирая самые болезненные и унизительные методы, чтобы «научить» быть опрятными. После дождя поэтому в школу идти особенно страшно.
Я иду, прижимаясь к стенам домов. На улице никого, к счастью, нет, поэтому, скорее всего, я избегу тычков, обидных прозвищ и избиения. Другие дети могут зажать толпой, затащить в подворотню и сделать там страшное. Не боль страшна, а что-то другое, что я и назвать не могу, но именно этого я боюсь больше всего и, чтобы этого не случилось, готова на всё. Потому что после такого жить просто не смогу.
Мне десять лет, но иногда кажется, что многие сотни… как у богов. Поскорее бы они меня забрали к себе, подальше от этих проклятых людишек. Жаль, что нельзя просто заснуть до того момента. За прогул школы будет даже хуже, чем за грязь. Даже думать об этом не хочу.
Смотреть по сторонам страшно, но нужно. Вокруг каменные и деревянные дома, пролетают кареты, дилижансы, но они не для меня, я – «отродье», самое ненавидимое существо среди людей. Кажется, во мне уже остались только два чувства – страх и ненависть, даже есть уже не хочется, мне просто всё равно.
Почти у самой школы я немного расслабляюсь, и судьба меня тут же наказывает за это. Какая-то карета с коронами на дверцах при виде меня маневрирует, поднимая просто фонтан грязных брызг, окатывающих меня прямо перед школой. Это видят все идущие в школу, а я ещё успеваю заметить широкую улыбку куратора-контролёра, но тут меня захлёстывает страх, в груди разгорается пожар и… Я чувствую какой-то очень сильный холод, поняв, что, кажется, умираю. Свет гаснет, отправляя меня в мир, полный льда и боли.