В этом году, 23 февраля, пришлось на воскресенье, и народ с всего села, и семьями, и поодиночке, с весёлым настроением, валил в клуб, и мы с Геной и Васькой решили не отставать от сельчан. В фойе клуба, в честь праздника, был обустроен буфет, где на радость ребятне, c большим успехом, продавались разные сладости и дефицитные в селе мороженое и газированные напитки «ситро» и «дюшес». А взрослые, «любители напитков», были в восторге от свежего, разливного пива, которое, здесь тоже, считалось» деликатесом». Так, как завозилось в село редко, только по «великим праздникам». По фойе разливалась музыка гармони, неизменный солист-любитель, Митя-гармонист, не упускал возможность случайного заработка. Сидя, в углу, на табурете, будучи, уже изрядно, «навеселе». Он, растягивая, меха своей двухрядки, жалостно, пел не знакомую мне песню.

А я убит был на войне, в той чужедальней стороне,

Давным-давно умолкли пушки!

Придите вы друзья, подружки,

Придите в дом к моей родне!

В помин души, наполнив кружки,

Поплачьте в память обо мне!

Я увидел Отца, он стоял у стены, за бильярдным столом, и наблюдал, как играют парни, катая киями шары и забивая их в лузы. Мои надежды оказались не напрасными, я очень хотел его увидеть. И подойдя к нему с боку, тихо сказал. – Здравствуй, Батя! С праздником тебя! Он, долго, смотрел на меня, молча. И возможно, сказал бы, что- то другое, но подошёл Гена. – Дядь, Вить, здравствуй! С праздником тебя! И он ответил. – Спасибо, и вас, взаимно! Потом спросил. – Как жизнь, не тяжёл ли хлеб колхозный? Он, переводя, взгляд на меня, поинтересовался, с ироничной ухмылкой. – Ты от нас, до коих пор, прятаться, намерен, в город вернуться, не думаешь? – Ну, что ты, Батя, разве прячусь я, у сыновей два раза был, в прошлые выходные. И, к тебе, не прочь, прийти, но ты на меня сердит, и гонишь, вон! – Сердит, гонишь, – проворчал он, обиженно. – Выпорол тебя бы ремнём, да нельзя, потому, как давно ремень ты перерос, и мать, опять же, за тебя заступается, звонит каждый день! Приходи, разговор есть, а сейчас вон, приглашают всех в зал, стало быть, жду вечером!

Три дня пролетели в подготовке и сборах, и вот, мечта наша начала осуществляться. Под стук колёс, набирающего обороты, вечернего поезда на Сургут. Нам с Геной достались верхние полки, а нижние были заняты, пожилым, неразговорчивым, строгим мужчиной и красивой, приветливой девушкой, как я понял, отцом и дочерью. Забравшись на полку, Гена, сразу уснул, а я, лежал и думал, о своих самых родных и близких мне людях. Которых, оставил в родном городе, об отце, с которым, мы, наконец, помирились. Я пришёл к нему тогда, и рассказал, всё без утайки, о подлом обмане, разлучившим, нас с Наташей, и о намерении ехать на север. Он не одобрил моих стремлений, но и удерживать не стал. Наташу я видел, в один из приездов в город, когда она входила в свой подъезд, под ручку, с незнакомым мне молодым мужчиной. Это больно отозвалось в моём сердце, и я прекратил попытки, наладить с ней отношения. Поезд мчался в ночи, я, незаметно для себя, погрузился в сон.

Пробуждение было необычным, тем, что будил меня, Витя Сазонов, тряся рукой за плечо. – Коля, подъём, подъезжаем, через полчаса наша станция! Ну, и спать ты, горазд! Я сразу сообразил, где я нахожусь, но, это меня не радовало. Потому, что смена сюжетов, происходящая неожиданно, не считаясь, с моими желаниями, обязывала жить по их законам, и быть, предельно, собранным. – А вот, и чай, весело, балаболил, лейтенант Сазонов, врываясь в купе, с двумя парившими стаканами, в подстаканниках, погреем брюхо Коля! Пока в часть доберёмся, на ужин, точно, опоздаем!