Очистив книжку от пепла, Митрий бережно спрятал ее за пазуху и побежал догонять своих спутников. Над лесом, отражаясь в реке, ярко светило солнце.

…правительство смотрело на поместье как на государственную собственность, находящуюся во временном условном владении помещика. Служилый дворянин изначально был поставлен в положение временщика.

М. Зарезин. Последние Рюриковичи и закат Московской Руси

Беглецы шли целый день, до самого вечера. Передвигались осторожненько, опасаясь нарваться на московский караван, однако и сильно отдаляться от него в планы ребят не входило – а вдруг да опять объявятся разбойные люди? На хорошо охраняемый обоз напасть побоятся, а вот трое путников вполне сойдут за добычу. Хоть брать с них нечего, да зато самих силком в холопы поверстать можно, запродать какому-нибудь помещику-беломосцу или – что касается парней – еще можно заставить их стать участниками шайки. Ну а уж Василиску… Про то Митрий старался не думать.

Дорога шла вдоль реки – то взбиралась на холмы, а то, наоборот, припадала к самому берегу, и тогда хорошо было видно, как играли на перекатах волны. Начало месяца травня – опасное время для местных рек. Летом, бывает, их и курица вброд перейдет, брюхо не замочив, а вот сейчас, по весне, от талых снегов набирают малые речки великую злую силу, такую, что заливает островки и луга, крутит омуты да запросто разбивает об острые камни неосторожные лодки. Страшно и глянуть.

Вот и сейчас широко разлилась Паша-река, рядом с которой тянулась дорога. Паша – это по-местному, по-весянски, и значит – «Широкая». Весяне – лесные жители, потомки когда-то грозного, а ныне измельчавшего да таившегося по дальним селищам-весям племени. В Шомушке, в Кайваксе, в Сароже таковых много было, правда, они давно уже обрусели, забыв свой язык и обычаи. И только в лесах, на Шугозерье, и дальше, к северу, еще можно было встретить многолюдные весянские деревни. Тамошние люди – многие – даже не ведали русской речи и, на словах признавая Иисуса Христа, молились своим диким богам, поклоняясь деревьям, камням, рощам. Хотя, в общем-то, весяне были народом не вредным, некоторые жили и в Тихвине, перемешиваясь с русскими, так что уже и непонятно было кто где. Ну да не весян сейчас следовало опасаться…

Денек выдался славный, солнечный, светлый. Даже росшие по краям дороги сосны и ели, казалось, почти совсем не давали тени. На лугах трепетала на ветру свежая трава, высокая и нежно-зеленая, мохнатыми осколками солнца желтели цветки мать-и-мачехи, а кое-где появлялись уже и одуванчики, такие же желтые, яркие, озорные. В другое время Василиска обязательно сплела бы себе веночек, ну а сейчас, понятно, некогда было. И так поспешали почти без отдыха. Обозным-то хорошо – на телегах, а тут иди на своих двоих; до Спасского погоста, почитай, верст двадцать – двадцать пять, концы не маленькие, пока дойдешь, ноги стопчешь. А за день обязательно нужно было дойти, ночь она и есть ночь – всякое может статься. Вот и поспешали.

Почти всю дорогу Митрий не чувствовал усталости, настроение у парня было приподнятое, веселое: и денек славный выдался, и попутчик нечаянный – Прошка, дружок, кулачный боец знатный – как двинет кому, мало не покажется! Да уж что и говорить, втроем куда как веселее идти, нежели на пару. Правда, веселиться-то особо нельзя было – могли услыхать, не лихие людишки, так обозники. Потому шагали молча, громко не разговаривали и песен не пели. Лишь Митрий потихоньку выспрашивал у сестрицы о дальних родичах.

– Да я и не помню-то их, – сокрушенно качала головой Василиска. – Сколько раз уже говорила! Знаю только – дядько Кузьма да тетка Настена. Починок их – версты две от погоста, на самом озере.