– Ой, Проша, – Митрий вздохнул. – Знаешь, как таких, как мы с тобой, в немецких книжках обзывают?

– Как же?

– Авантюристы! Вот как.

– А-ван… Ну и словцо – не выговоришь, одно слово – немцы.

– Как московит рассуждаешь.

– Ла-адно.

За «московита» – а словцо было ругательное, еще с новгородских свободных времен осталось – Прошка хотел было обидеться, да не стал: не до пустых обид сейчас.

Выпив по чарке, стали прощаться до утра. Обнялись даже. Прохор поднялся с лавки… И в этот самый момент в гостевую ввалились трое знакомых стрельцов с большого посада. При саблях, с бердышами, а один даже с тяжелым ружьем – пищалью.

– Эва! – выкрикнул кто-то. – Здрав будь, Кавзя! Никак на войну собрались? Что, свеи Тявзинский мир порушили?

Один из стрельцов – тот, кого назвали Кавзей, – прищурившись, старательно всматривался в полумрак залы. Не дойдя взглядом до вжавшегося в угол Митьки, стрелец вдруг улыбнулся и махнул рукою, видать, узнал приятеля:

– И тебе поздорову быть, Федор. Не хочу пугать, но кого-то женка весь вечер искала.

– Что, вправду?

– Да врать не буду!

– Ой, ой…

Один из мужиков, до того поклевывавший носом, – по виду мелкий торговец – быстро вскочил на ноги и двинулся к выходу.

– Федя, шапку забыл! – со смехом подначили сзади.

– Ты, Федор, жене скажи – на Стретилове задержался, у бабки Свекачихи!

– Шутники, мля. – Федор затравленно обернулся и, махнув рукой, вылетел из корчмы под общий хохот.

Кто-то подозвал служку:

– Эй, паря, налей-ка служивым. А вы, ребята, что встали? Сажайтеся да расскажите про свеев!

Стрельцы с удовольствием уселись за стол.

– Не, не в свеях дело, – выпив, пояснил Кавзя. – Те смирно сидят. Другая беда: Ефимия, таможенного монаха, убили.

– Как Ефимия? За что? Где? Кто?

– За что, не знаю, кто – тоже еще пока не ясно. А убили – на речке, у монастырской тони. С обрыва в реку скинули – да головой о камень. Так он, Ефимий-то, на мели и лежал с пробитой башкою, покуда тонникам на глаза не попался.

Ефимий – убит! Но ведь… Не может быть! Однако с чего бы врать стражникам?!

Убит!

В ужасе раскрыв глаза, Прошка привалился к двери.

…поступки этих варваров мне опротивели, и мне было крайне неприятно быть невольным свидетелем всех смятений и раздоров, имевших там место…

Де ла Невилль. Любопытные и новые известия о Московии

– Чаво запоздались?

Московский гость явно нервничал, ходил вокруг возов, постегивая плеткой по красным, с подковками, сапогам. Тщательно расчесанная окладистая борода его билась о толстое брюхо, словно попавшаяся в невод рыбина. Маленькие глазки смотрели подозрительно, мутно, с тем самым явно заметным презрением, что так отличало московских бояр. Бояр – но не купцов, а вот поди ж ты…

Солнце еще не встало, и над посадом нависала предутренняя туманная полумгла, похожая на густой ячменный кисель, белый и липнущий к ложке. Тихо было кругом, даже птицы не пели – рано, – лишь поскрипывали колеса тронувшихся с места возов, да, прядая ушами, хрипели лошади, из тех, что по два рубля за штуку, – неказистые, но выносливые.

Пронька ничего не ответил купцу, лишь усмехнулся – ничего они и не запоздали, явились вовремя, это московский гость привередничает, ячество свое напоказ выставляет, мол, я тут главный, а вы все – навоз и не более.

– Что за девки? – он хмуро кивнул на Василиску и переодетого Митьку. Брат с сестрой были в одинаковых темных платках и длинных сермяжицах, сысканных Прошкой на хозяйском дворе. Так себе были сермяжицы, рваненькие, так ведь и не бояр из себя изображали, сойдет.

– То Платон Акимыча родственницы, – пояснил Прохор. – Приживалки с погоста Тойвуйского.