На безлюдном песчаном берегу Дона лежало обездвиженное тело, в котором при внимательном рассмотрении можно было узнать новгородца Прохора.

Хищные птицы кружили над добычей, не решаясь начать трапезу. Время от времени лакомство подавало слабые признаки жизни и вновь замирало без движения. Ворон, самый молодой из стаи, не вытерпел, плавно спланировал, приземлившись поблизости от новгородца. Птица замерла, выжидая. Потом чуть приблизилась и вновь оцепенела, уставившись на Прохора. Новгородец пошевелился, прикрывая голову рукой. Птица с карканьем отлетела прочь, на безопасное расстояние. Рядом с ней собрались остальные птички в предвкушении знатного пиршества. Ворон вновь приблизился к Прохору, кося глазом, готовый моментально сорваться при первой же опасности. Человек больше не шевелился, но жизнь не покинула его – птица это знала точно. Осторожно ступая лапками по сырому песку, птица добралась до живота человека и резко ударила клювом, оставляя на теле крошечную ранку, начавшую сразу же кровоточить. Птица опять замерла. Вновь клюнула. Опять замерла. Человек не реагировал, тогда над берегом раздалось громкое карканье, и вся стая бросилась к телу.

Вдруг человек ожил. Рука метнулась к ближайшей птице и крепко ухватила ее за крыло. Птичка отчаянно забилась, пытаясь освободиться, но крепкие зубы человека уже впились в ее грудь. Прохор с урчанием выдирал куски мяса из трепыхавшейся плоти, проглатывал, почти не жуя. Стая ворон, взмыв ввысь, видя гибель сородича, кружила над берегом, громкими криками выражая свое возмущение таким оборотом событий.

Сожрав птицу вместе с костями, Прохор, шатаясь от усталости, поднялся на ноги, осматриваясь в округе. Он был один на пустом, безлюдном берегу. Удовлетворившись осмотром, он, вытащив шнурок из портов, стал распускать тесемку, связывая шелковые нити узлами. В шнурке у Прохора имелся НЗ – хитро вплетенная тонкая полоска стали. Не первый раз судьба приводила новгородца в руки врагов, и он, наученный горьким опытом, имел несколько тайников на такие случаи. Вот только жаль, все они остались у татар, Прохора обобрали, забрав его одежду, оставив только порты да изодранную посконную рубаху.

Вскоре у новгородца уже имелось длинное удилище с леской, подаренной князем, и крючком. Наловить рыбы для бывшего ушкуйника – плевое дело. Прошка утолял голод, поедая пойманную рыбку живой, вместе с чешуей. Утолив первый голод, новгородец отправился вдоль берега, предварительно подобрав здоровенную палку, за неимением лучшего оружия. Дубина – не сабля и не меч, но все-таки хоть что-то. Не с голыми же руками идти. А путь для пешего предстоял не близкий. До устья Дона, как… ну, сами знаете как…

Пробирался Прохор таким макаром несколько дней, питаясь рыбой, раками. Один раз повезло, сбил камнем непуганую птичку и сожрал ее с превеликим удовольствием.

Однажды, к вечеру, новгородец вышел на людей. Он долго наблюдал за ними издали, все не решаясь подойти, но запах варева в котелке постепенно сводил мужика с ума, живот реагировал утробным рычанием, непримиримо требуя пищи. Наконец решившись, Прохор медленно подошел к костру с поднятыми вверх руками, демонстрируя миролюбие, дубину свою он оставил в кустах.

Появление чужака всполошило сидящих у костра, все они повскакивали со своих мест, обнажая оружие, которое держали рядом. Кряжистый, седо власый предводитель отдал отрывистую команду, и парочка человек растворились в ночи, проверяя, есть ли кто еще рядом. Дождавшись их возвращения, предводитель успокоился, жестом приглашая остановившегося в нескольких саженях чужака к огню. Прохор не испытывал трудностей общения с незнакомцами. Часть из них говорила по-татарски на плохо знакомом Прохору диалекте, остальные общались между собой по-немецки, но одеты были, как степняки.