Витька быстро вымел снег с обеих сторон от силка, обнажая на порхалище светлый замерзший песок. Затем аккуратно освободил от снега еловую веточку под петлей в воротцах и вопросительно посмотрел на брата.

– Песок маленько взъерошь, – проговорил тот.

Обратной стороной веника Витка взрыхлил верхний слой и снова взглянул на Тольку. Увидев его одобрительный взгляд, выпрямился и сунул веник под мышку. В тот момент наверху что-то скрипнуло, и небольшой ком снега свалился с ели прямо на них. Братья испуганно вскрикнули и побежали к следующему силку.

Спустя два час они прошли полпути. За это время в силки попало лишь два рябчика. К тому же одного из них съел лесной зверь, оставив после себя кучу перьев. Тропинка стала спускаться вниз к ручью, ведя охотников к самому большому порхалищу на тропе. Их на ней было ровно пятьдесят и чтобы быть уверенным в том, что обошел все, Толька обычно после осмотра каждой ловушки бросал в карман елочную иголку. Закончив обход, он пересчитывал их, и, убедившись, что проверил все силки, по «Бакинской» дороге возвращался обратно в деревню. За все время он ни разу не ошибся, и ни одно порхалище не осталось не осмотренным.

Одному по тропе отец разрешил ему ходить еще с прошлой зимы. Мальчишка рос самостоятельным и не по годам рассудительным. В лесу ориентировался хорошо и повода усомниться в ином не давал. Почти каждый выходной Толька надевал лыжи и с удовольствием бежал в лес. Он не боялся ходить один. Правда мать обязала его привязывать к зипуну колокольчик, чтобы в случае чего тот помог найти незадачливого охотника. Однако, мальчишка всегда снимал его, оказавшись за деревней, и одевал снова, когда возвращался обратно. А этой осенью о колокольчике уже никто не вспомнил. К тому же теперь он ходил по тропе вдвоем с Витькой.

Подходя к огромной выскори, где было устроено сразу два сила на крупную птицу, Толька подумал, что здесь-то уж точно кто-нибудь да попал. И словно в подтверждение его догадки налетевший ветерок принес им под ноги птичье перо.

– Витька, бежим! Видать тетера13 попалась!

***

После смерти матери Григорий Конюхов в Ачеме был всего пару раз. Матрены Михайловны не стало через месяц после его переезда в Верхнюю Тойму. Очередной сердечный приступ стал для семидесятидвухлетней женщины последним. Осенью тридцать седьмого участковый пункт в деревне закрыли, а его самого перевели в районное управление. Впрочем, Ачем от него никуда не делся. В обязанности сержанта милиции Конюхова входил контроль и обеспечение порядка в нем и еще в двух десятках двинских деревень. Забот на новом месте заметно прибавилось, потому, как ни в одной из них представителя правопорядка не было. Частенько там что-то случалось, что требовало разбирательства и его присутствия. Попажа туда была не быстрой и времени отнимала порой больше, чем само дело. Распута и бездорожье были в районе обычным явлением и два дня пути не были в тех местах чем-то особенным. Были в подчинении у Конюхова два молодых помощника, что только добавляло ответственности и забот. Одних их он никуда не пускал, а с собой брал на выезд только при необходимости.

Частенько Григорий отсутствовал дома по несколько дней. Зимой, к примеру, прошлого года в Бакино полмесяца прожил, выясняя обстоятельства гибели местного крестьянина. Жена его Анисья поначалу была недовольна частым отсутствием мужа, но постепенно привыкла и управлялась с дочерьми одна. Днем она учительствовала в начальных классах, а остальное время проводила с ними. Старшая Зоя осенью пошла в первый класс. Шестилетняя Любашка была на два года ее младше, но тоже все время проводила в школе. Анисья брала ее с собой и усаживала за последней партой. И пока шел урок, девочка с удовольствием что-либо рисовала.