Неожиданное воскрешение Гавзова настолько потрясло его, что от нервного потрясения он бы возможно еще долго говорил и говорил, если бы тот его не прервал.

– Старший матрос, Тони Линдгрен.

– Чего? – оторопел Дымов.

– Зовут меня так.

Не успел Микола отойти от первого потрясения, как старый приятель ошарашил его новым признанием. Он открыл рот, не зная как отнестись к тому, что услышал.

– Вернее, звали, – пояснил Павел.

– А-а-а, – только и смог вымолвить Дымов.

– О дежурстве ты же сам днем сказал. Забыл?

– А-а-а, – с трудом понимая происходящее, протянул Микола.

Он с интересом разглядывал воскресшего приятеля, глядя поочередно то на начищенные до блеска кожаные ботинки, то на изумительно белую, без единого пятнышка морскую форму. Наконец, Микола чуть успокоился и стал рассматривать знакомое и в тоже время незнакомое лицо. Его взгляд остановился на огромной черной почти окладистой бороде, которая закрывала без малого половину Пашкиного лица.

– Так ты, это…, – Микола ткнул крючковатым пальцем в грудь морского гостя. – С того корабля? С иностранного?

– С того, того, – улыбнулся Павел. – Морской волк.

– Чего?

– Корабль так называется: «Морской волк».

– А-а, ну, да.

Пока хозяин приходил в себя, Гавзов уже успел рассмотреть нехитрое жилище хозяина, отметив для себя, что тот, скорее всего, живет один. Не удивился он и тому, что на подоконнике лежали аккуратно сложенные фильдеперсовые чулки. «А дамочка-то есть, все-таки, – и отвел от них взгляд».

– Так это Нинка… или Гранька. Да, точно, Гранька. Знакомая моя, наверное, оставила, когда за солью заходила. Или нет, за корзиной. Делать то нечего вечерами, вот корзины иногда и плету, – пояснил Микола. – У нас таких чулок в городе нету. Ну, я не видел по крайней мере. Не знаю где и взяла.

– Я смотрю, ты не плохо устроился. И Гранька и Нинка, – усмехнулся Гавзов. – Ну, да дело твое. А чулки мог кто-нибудь из моряков привезти, – равнодушно заметил он.

– Может у моряков. У нас с Госторгфлота пароходы стали часто за границу ходить. В Германию, Норвегию. И оттуда тоже ходят. Не часто, но бывают.

С улицы донесся негромкий звон колокольчика. Он все приближался, становился все громче и громче.

– Петюня молоко с вечерней дойки развозит. Значит, уж к восьми время. У нас хоть и город, а порой как в деревне живем, – пояснил Дымов и взглянул на часы.

Он на мгновенье задумался. Нужно было уходить: время дежурства неумолимо приближалось. «Опоздать никак нельзя. Но как же быть с ним?»

– Ты, это… ну, временем каким располагаешь? – спросил Дымов.

Павел присел на край стула рядом с потертым, но добротным дощатым столом и снял форменную фуражку.

– Я насовсем, Микола.

– То есть как насовсем? – Дымов непонимающе посмотрел на приятеля.

– Остаюсь я. Но то между нами, сам понимаешь. Знаешь об этом теперь и ты.

– А как же…? Тебя же хватятся, – на носу-картошке Миколы выступили капельки пота.

Павел заметил лежащую на полу скомканную газету, поднял и расправил на столе. Пробежав глазами по странице, прочитал:

– «Сегодня в наш город с первым дружеским визитом прибывает норвежское судно. Предполагается дружественный обед с командой с показом главных мест города. К ночи судно уйдет обратно в Норвегию…»

– Читал, когда на оттоманке дремал, – пояснил Микола. – Так хватятся же тебя, – не унимался он.

Гавзов свернул газету и отложил в сторону.

– Не беспокойся, не хватятся, – очень спокойно, с налетом некой небрежности, ответил он. – У меня с капитаном уговор. Ты с дежурства когда освободишься?

– В восемь. К девяти дома уж буду.

– Ну, вот и хорошо. Вернешься, обо всем и поговорим. Надеюсь, ты в своей милиции обо мне не будешь говорить.