Плетнева поняла, что лучшей кандидатуры, лучшего слушателя, чем Елизавета, ей не найти. «Что с неё теперь проку, с тайны моей. Мертвым она уже никак не навредит. На одной ноге по лесам теперь уж не поскачешь. Был бы хоть Степка жив – другое дело. Или племяш. Хотя проку с Прошки никакого, – размышляла она, всё больше признаваясь себе, что и на двух ногах вряд ли стала бы продолжать не ею начатую охоту за золотом». Все чаще и чаще вспоминала она слова сказанные Елизаветой: «За деньги грехи не сотрёшь и другую жизнь не купишь».

За те несколько дней, что прошли с момента знакомства с ней, Плетнева прикипела душой к этой открытой, немного грубоватой, но от того не менее добродушной и отзывчивой женщине. И сегодня, рассказав о том, как жила она последние годы и чем занималась, Серафима почувствовала облегчение.

– Да, девка, покрутило тебя. Но осуждать тебя не могу. Все мы не святые, и живем порой не так, как Богу угодно. А может ему как раз и угодно, чтобы мы так жили, да за грехи свои перед ним отвечали. Вообщем, ты о том, что в озере спрятала, лучше забудь. Видишь, как всё обернулось. Бог-то всё видит. И хорошо, что так отделалась. Он за такие грехи крепко наказыват. Скоко народу погибло. А теперь вот и брата своего потеряла. Племянника его не стало. Ой, хо-хошеньки… И всё из-за треклятого богатства, – проговорила Елизавета Матвеевна.

Она еще какое-то время сокрушалась об убиенных и погибших, промокая забинтованной рукой намокшие глаза. Наконец, успокоилась, и вдруг спросила:

– А как ты Семена, ну, Клавдии родственника-то ты выследила? Не поняла я, аль прослушала. Голова-то плохо соображат, – последние слова давались Елизавете с трудом.

Серафима и на самом деле умолчала о том в своем рассказе. Ей больше всего было стыдно именно за те свои поступки. Даже вспоминать, не говоря уж о том, чтобы кому-то рассказывать, она не могла. Серафима хотела было слукавить и сказать Елизавете, что уже говорила ей о Семене, и чего, мол, снова об одном и том же рассказывать, но, взглянув в глаза соседки, передумала.

– Да, да, Елизавета Матвеевна. Упустила я что-то про то. Забыла совсем, сейчас расскажу, – от своего неожиданного решения ей стало как-то легче, и она улыбнулась. – Я окно еще маленько приоткрою, а Лиз? Ничего, не дует? А то через форточку совсем воздуха нет.

Не услышав возражений, она посмотрела в окно. Как и час назад на лавке у крыльца сидели ходячие пациенты. Тут же у березы стояла, вероятно, уставшая от ожидания хозяина запряженная лошадь. Рядом с ней шатался подвыпивший мужичонка в испачканном дорожной грязью картузе. Лишь куда-то делся молоденький солдатик, что до этого болтал с выпивохой. «Тишина какая, – подумала Серафима и, отдернув шпингалет, чуть толкнула раму».

Она присела на кровать поближе к окну, глубоко вдохнув осенний морозный воздух. Прикрыв глаза, Серафима снова погрузилась в воспоминания и продолжила свой рассказ. То, что Елизавета слышит её, она догадывалась по ее глухому прерывистому дыханию, затихающему лишь, когда та громко причмокивала, проглатывая скопившуюся слюну. Ей потребовалось не так много времени, чтобы кратко, но, не упуская мельчайших деталей, рассказать о том, как они вместе с Клавдией два с лишним года назад впервые приехали в Архангельск. Как случайно стала свидетелем разговора Марии с Семеном. И как захотелось сорвать их, как ей тогда казалось, коварный план, и помочь Клавдии. Поведала она и о том, как не отказалась от своей затеи и даже после ее смерти. О том, как целый год следила за Семеном. Не забыла упомянуть и о том, как Степана с Прохором к этому делу привлекла, когда у нее появилась мысль завладеть этим золотом. Поняла, что одной ей с этим не справиться.