Но это был лишь Том, а за ним показалась Даниэла.

– Что с тобой? – обеспокоенно спросила она, оглядывая сестру.

– Ничего, – соврала Оливия, задыхаясь от безумного страха.

– Ой, не ври! – воскликнула Даниэла. – Я слышала твой стон, словно ты испытала острую боль, а потом заорала так, будто призрака увидела!

– Ну… Меня Том напугал.

– А до этого?

Оливия замялась.

– Голова очень болит, – сказала она полуправду.

– Пойдём, я тебе дам таблетку, – и Даниэла потащила сестру на кухню.

– Что вы так долго? – неизменно улыбалась Маргарет, когда они втроём появились в гостиной.

– У Оливии голова болит, – за всех ответила Даниэла.

– Мы уже заметили твоё состояние, дочка, – обратилась к Оливии мать, пока дети рассаживались вокруг стола. – Ты словно сама не своя, после нашего приезда. Тебе здесь не нравится?

Взгляды присутствующих одновременно устремились на Оливию. Побелевшая кожа и слипшиеся от пота волосы, которые неприятно облепили лицо, ясно говорили, что у девушки не всё в порядке. Оливия и сама пугалась мертвенно-бледной кожи своих рук, к тому же её слегка лихорадило.

– Здесь очень красиво, но я нехорошо себя чувствую. Возможно, мне следовало остаться дома, – сказала девушка.

– Если тебе здесь плохо, мы можем вернуться, – произнёс глава семейства.

Оливия перевела взгляд на отца.

Джон Томпсон был человеком немного тучным, чуть лысоватым и поседевшим. Маленькие весёлые тёмно-карие глаза смотрели очень выразительно, пристально вглядываясь в собеседника, словно он пытался заглянуть в самую душу. Широкий нос, седые усы, большой подбородок делали его лицо добродушным, а очки и идеально-сидевший костюм придавали строгости.

– Я думаю, что лучше вам остаться здесь и не лишать себя отдыха из-за меня, – сказала Оливия. – Я сама через день-другой поеду обратно в Лондон, если вы не будете против.

– Конечно, нет, дорогая, – проговорила миссис Томпсон. – Как захочешь, отправишься домой, но меня, всё-таки, беспокоит твоё состояние.

Упёршись взглядом в тарелку, Оливия благоразумно промолчала, думая, что ей давно пора научиться контролировать себя во время этих безумных, вызванных странными видениями и голосами, припадков, дабы не доставлять родным ненужного беспокойства.

В семье Оливии все любили весело поговорить за обеденным столом, даже мистер Томпсон. Выделялись лишь Том, молчаливый в силу своего состояния, и сама Оливия. И если мать, отец и сестра безмятежно разговаривали, отпускали шутки и веселились, то Оливия сидела напряженно, медленно пережёвывая отменно приготовленную курицу и пытаясь понять природу всего того, что с ней произошло за последний год. Но, так и не придя к какому-то разумному объясняющему всё выводу, решила, что медленно сходит с ума.

Ночь Оливии прошла так же безрадостно. Во сне она опять видела всё тот же повторяющийся безумно-гнетущий кошмар, а проснувшись, словно наяву слышала мученические крики людей. Так могли кричать только те, кого подвергают жестоким пыткам, и это было невыносимо. Под утро ей вновь явился мужской силуэт, он стоял в полутьме, и черты его лица были неразличимы. Оливия подскочила на кровати, едва сдерживая себя, чтобы не завопить, но видение лишь успокаивающе шептало: «Не бойся меня. Я никогда не причиню тебе зла…».

Уткнувшись лицом в подушку, Оливия заплакала. Пронзительный страх засасывал её в самое сердце тьмы. Появившуюся было мысль, что ей явился призрак, девушка сразу откинула, ибо не верила в мистику, и в конце концов решила, что по приезду в Лондон обязательно сходит на приём к психиатру. Терпеть дальше весь этот кошмар не представлялось возможным, Оливия чувствовала, как безумие высасывает из неё жизненные силы, и она медленно, но верно, действительно сходит с ума, а в её голове всё более зрела и оформлялась страшная мысль о самоубийстве.