– Иду, иду! – прокричала я, приглаживая волосы на ходу. На долю секунды я задержалась возле зеркала в передней, и то, что я в нем увидела, вполне меня удовлетворило. Не глаз поэта отрадное виденье, но и не баба-яга, где-то посеявшая свою метлу. Внешне я немного смахиваю на гавроша – молодая (все еще!) женщина с мальчишеской стрижкой, но не в этом дурацком стиле унисекс, ни боже мой. Челочка задорно спускается на серые глаза, и я по привычке сдуваю ее, чтобы не мешала. На щеках, между прочим, ямочки, и лицо живое – пожалуй, даже слишком живое перед встречей с такими основательными людьми. Побольше скромности во взоре, но не за счет уверенности в себе. В конце концов, к тому, что произошло, я не имею совершенно никакого отношения. Ни при чем. Случайная прохожая. И моей вины тут нет.

И, сделав глубокий вдох, я распахнула дверь.

Количество мужчин, столпившихся на моем пороге, могло бы утвердить меня в мысли, что вчера меня избрали королевой красоты, если бы я совершенно точно не знала, что этого не произошло. На лестничной площадке величиной с носовой платок между квартирами 19 и 21 топтались три амбала в полицейской форме, парень в кожаной куртке, сосед дядя Вася с хитрой рожей запойного пьяницы, его необъятная жена с воинственно вздыбившимися усами, другой сосед, кажется, с четвертого этажа – программист с личиком умненькой крыски, – и неизвестно откуда взявшаяся девица с разинутым ртом.

Слегка опешив от такого скопления народа, я растерянно моргнула и, обежав взглядом всех присутствующих, решила, что главный среди них все же – парень в кожанке, засунувший руки глубоко в карманы. Наверное, все дело было в том, как он держался, – словно и типы в полицейской форме, и дядя Вася, и эти обшарпанные стены с нацарапанными на них непотребными надписями существовали лишь как приложение к нему, приложение обременительное и в высшей степени бесполезное. На вид главному было около сорока лет, но точнее определить его возраст мешали глаза – серые, с чрезвычайно сосредоточенным взглядом. Глазам было лет на сто больше, чем их обладателю, и я сразу же поняла, что он видел в свое время слишком многое, а может, жил слишком плотной, насыщенной жизнью, так что его бытие вместило в себя куда больше, чем выпадает на долю обычного человека. Левую его бровь рассекал косой шрам, который, впрочем, нисколько его не уродовал. Лицо у человека со шрамом казалось замкнутым, какое нередко бывает у людей одиноких и слишком поглощенных работой, чтобы обращать внимание на окружающих. Волосы русые, прямой нос, высокий чистый лоб – в общем, их обладатель был далеко не худшим экземпляром из тех, которые могли позвонить в мою дверь этим сентябрьским утром. Но глаза все-таки сбивали с толку. Они были слишком старые, слишком рассудочные, слишком студеные, чтобы по-настоящему располагать к себе.

Как и следовало ожидать, первым взял слово парень в кожаной куртке.

– Вас зовут Татьяна?

– Да.

– А полностью?

– Стрелицкая Татьяна Александровна.

– Вы тут живете?

– Да.

– Снимаете квартиру?

– Конечно, снимает, – прогудела жена дяди Васи, которую вообще-то никто ни о чем не спрашивал. – Известное дело!

– В этой квартире, – сухо сказала я, – живет моя родственница.

– Сухова Надежда Анатольевна?

– Да. Она сейчас уехала и поручила мне присматривать за ее цветами.

– Нет у нее никаких цветов, – пробурчал программист. – Отродясь не водилось.

Девица, неизвестно откуда взявшаяся, посмотрела на него с обожанием и повисла на его руке. Тоже мне, сладкая парочка.

– Вы что, жили с тетей Надей? – ехидно спросила я у программиста. – Откуда вы знаете, что у нее есть, а чего нет?