Чарльз уже было почти отказался от своего замысла, как вдруг нашел идеальный аргумент. Однажды вечером, когда он наблюдал, как Джейсон играет со своим маленьким сыном, его озарило, что существует лишь один человек в мире, ради которого Джейсон пойдет на все, – его сын Джеймс.

Поэтому Чарльз немедленно изменил тактику. Вместо того чтобы пытаться соблазнить Джейсона теми благами, которые ждут его по возвращении в Англию, Чарльз сделал акцент на том, что, отказываясь стать наследником герцога, Джейсон лишает и маленького Джейми родовых прав. Ведь титул и прочее наследие старинного рода в конце концов должны были отойти к Джейми.

Эта тактика сработала.

Джейсон назначил компетентного человека управлять своими делами в Дели и переехал с семьей в Англию, рассчитывая создать «королевство» для своего малыша. Джейсон охотно тратил огромные деньги на восстановление захиревших поместий Атертонов и доводил их до такого великолепия, какое в прошлом их владельцам и не снилось.

Пока Филдинг-младший активно занимался реставрационными работами, Мелисса поспешила в Лондон, чтобы занять подобающее место в обществе в качестве новой маркизы Уэйкфилд. В течение года по Лондону с молниеносной быстротой распространялись слухи о ее любовных связях. А еще через несколько месяцев она погибла вместе с сыном…

Чарльз очнулся от печальных мыслей и, пока убирали со стола, предложил:

– Не отступить ли нам сегодня от традиций, Виктория? Что, если вместо того, чтобы в мужском одиночестве выпить бокал портвейна, мы посидим вдвоем в гостиной? Мне до смерти не хочется уединяться.

Виктория не знала об этой традиции, но в любом случае была счастлива отказаться от нее и открыто высказала это. Когда они были на пороге гостиной, Чарльз привлек ее к себе и шепнул на ухо:

– Я заметил, что вы раньше срока сняли траур, дорогая. Если таково ваше решение, то я приветствую его – ваша мама ненавидела черное; она сама сказала мне об этом, еще когда была девочкой и ее обязали носить траур по ее собственным родителям. – Проницательный взор Чарльза был устремлен на нее. – Это было ваше решение?

– Нет, – призналась Виктория. – Мистер Филдинг сегодня забрал мою одежду и заменил этой.

Герцог понимающе кивнул:

– Джейсон не признает символов траура, и, судя по возмущенным взглядам, которые вы за ужином метали в его сторону, вы не очень-то его одобряете. Вы должны сказать ему об этом. Не позволяйте ему садиться вам на голову; он не уважает трусости.

– Но я не хочу волновать вас, – озабоченно сказала она. – Вы говорили, что у вас больное сердце.

– Не беспокойтесь обо мне, – хмыкнул он. – Сердце слабое, но не настолько, чтобы не выдержать небольшого волнения. Пожалуй, это даже полезно для меня. Моя жизнь до вашего приезда была невероятно тоскливой.

Когда Джейсон устроился в кресле с сигарой и бокалом портвейна, Виктория несколько раз собиралась с духом, чтобы поступить в соответствии с рекомендацией Чарльза и завести разговор об одежде, но каждый раз в последнюю секунду мужество оставляло ее.

Джейсон был одет в серые брюки и фрак, темно-синий жилет и жемчужно-серую шелковую сорочку. Несмотря на элегантную одежду и непринужденность, с которой он устроился в кресле, вытянув вперед длинные ноги, весь его облик говорил о непреклонности и властности. Даже в его позе, казалось, было нечто угрожающее, и у нее возникло ощущение, что его элегантный костюм и праздный вид были не чем иным, как маскарадом, предназначенным для убеждения легковерных в том, что он вовсе не жестокий дикарь, а вполне цивилизованный человек.

Он чуть подвинулся, и Виктория украдкой снова взглянула на него. Джейсон сидел, свободно положив руки на подлокотники кресла-качалки, откинув темноволосую голову назад, так что лицо скрывалось в тени, лишь изредка поблескивал белоснежный оскал зубов да покачивалась зажатая в них тонкая сигара.