Конечно, те или иные особые способности имелись у многих курсантов. Например, были товарищи, обладавшие отсутствующим у меня талантом к языкам. Но я просто ставил себе в процессор лингво-программы, и ни в чем им тогда не уступал. Или, например, встречались среди бывших научных работников отличные психологи и социологи, и в теории они превосходили всех. Но когда дело дошло до практических занятий по главным дисциплинам – нейролингвистическому программированию и вживанию в чуждую социосреду – мой практический опыт и пси-способности перевесили все их теоретические знания.
Другим весьма важным предметом являлась наука выживания в неблагоприятной среде обитания и в боевой обстановке. В части физических данных я уступал большинству сокурсников, и этот предмет давался мне тяжело, здесь я сначала многим проигрывал. За первые два года мы прошли весь цикл подготовки десантников, а дальше пошло еще хуже. Господи, да курс военной подготовки в лагерях на Альбе времен учебы в Академии теперь я вспоминал с умилением! Но все-таки я выдержал, и к пятому курсу с удивлением обнаружил, что все еще жив и даже практически здоров. Мало того, организм мой в итоге оказался способным выносить то, что, как я думал раньше, вынести могут лишь селферы. И в этом я тоже превзошел всех остальных.
Несомненно, не в одних тренировках тут было дело. Ведь всем управляет мозг, а мой мозг продолжал развиваться. Похоже, я постепенно учился пробиваться, еще не совсем осознанно, к тем подпрограммам собственного мозга, которые отвечали за метаболизм и построение тканей и органов тела…
Но отдаляли меня от товарищей по учебе не только мои особые способности.
На четвертом году обучения началось углубленное изучение иных рас, и ко мне обратилась с необычной просьбой Начальник Курсов, полковник Голда Смушкевич. Она попросила меня рассказать курсантам об операции на Корнезо и о моих личных впечатлениях об этой планете и ее цивилизации. Я не видел причин ей отказать. Договорившись со мной, она обратилась в ГУ и получила вместе с разрешением на этот учебный эксперимент подборку видеоматериалов о Райском Местечке.
Там было все, – и съемки на проклятых полянах, и охота на инициативных бабочек, и инциденты в «рыбной войне», и наш танк, «Носорог-18», в тоннеле на Табе, и госпиталь для корнезианцев на Лалуэ, и бойня на Та-ни-кау…
Что ж, я и рассказал все.
Большая аудитория главного корпуса была заполнена до отказа. Послушать меня пришли почти четыреста человек – все пять курсов и полный штат преподавателей. Когда дело дошло до массовой бойни на последнем нашем балетном спектакле, я прокрутил полную запись событий.
На экране в мельчайших подробностях виден был театральный зал, в котором повсюду лежали растерзанные тела и буйствовали ги-ше-релы, а люди, обычные земляне, сворачивали им шеи, перебивали горла, разбивали черепа… Все было залито бурой кровью. И мы, люди, были запачканы этой кровью…
И я был участником этой драмы. И я, действуя, подобно машине, убивал ги-ше-релов одного за другим… На экране несколько раз крупным планом мелькало мое лицо, искаженное страшным напряжением, покрытое брызгами чужой крови…
…Казалось бы, на занятиях по специальным дисциплинам курсанты успешно усваивали отвратительный опыт спецслужб всех времен и народов, изучали не совместимый с представлениями о гуманизме опыт, приобретенный человечеством за тысячелетия войн, наблюдали весьма реалистические душераздирающие сцены исторических событий и сами проделывали в симуляторах реальности непредставимые для нормального человека вещи… Но тысячу раз была права Мелисса, когда говорила, что при этом каждый человек был твердо уверен, что все это не имеет лично к нему никакого отношения, что весь этот ужас – не более чем иллюзия, что он обязательно вскоре вернется в свой мир, где ничего подобного не происходит и происходить не может…