Теперь, после сегодняшних разговоров с Мелиссой, я понял, что все, связанное с "Райским Местечком", – хорошо продуманная социальная политика селферов.

Служить в Космофлоте на лайнерах трассы Земля-Корнезо стремятся многие, и это понятно. Вся команда и Корпус Стюардов при каждой парковке на орбите Корнезо имеют право на три дня отдыха на Лалуэ, поскольку выгрузка-погрузка пассажиров и грузов обычно длится дней семь-восемь. Капитанами и старшими офицерами на этих лайнерах служат ветераны с особыми заслугами, те люди, на примерах подвигов которых воспитывают курсантов Академии, люди, чьи имена навечно вписаны золотыми буквами в историю Космофлота.

Кстати, я вспомнил, что месяц назад на Корнезо ушел "Маджипур", капитан которого Джордж Тимурович Вельяминов, ему я сдавал в Академии курс "Стратегия и тактика использования двигателей различных типов при межзвездных перелетах". Тут я стал по привычке прикидывать план использования двигателей на трассе Земля-Корнезо – и почему-то никак не мог припомнить, в каком Галактическом рукаве расположен Маджипур, поэтому у меня никак не сходился баланс времени полета туда и обратно…

Я рассчитывал полеты между Землей и Корнезо, но все время оказывался то на Маджипуре, то на Краю Света, где Начальник Стройки вместе с Руководителем Экспедиции у костра в степи под гитару проникновенно исполняли "По рукавам Галактики скитаясь, я забывал о собственной звезде…". А когда я опустился на Арракис, он же Дюна, к моему шаттлу со всех сторон устремились песчаные черви, которыми управляли люди с пронзительно синими глазами, и когда уже из огромных глоток червей повеяло жаром их внутренних вечных топок, Мелисса взяла меня за руку и сказала: "Мы летим на Корнезо", но в рубке "Джо" второй пилот, Стив Попов, сверкая своим третьим глазом, повязка с которого была снята и лежала на панели управления, у окна, распахнутого в пространство с видом на Крабовидную Туманность, повторял страшным голосом: "Я не могу отключить двигатели Вульфа!", а на экранах уже высвечивались координаты Солнечной системы, и Вельяминов, стоя у доски, объяснял, почему нежелательно, находясь в пылевом облаке, менять режим работы параллельно включенных Ф-двигателей…

Я проснулся, перевернулся на другой бок и тут же попал в знакомый кошмар, который, с разными вариациями, последние годы снился мне регулярно.

…Я очень спешил, но двигался мучительно медленно, как в воде, по бесконечным коридорам орбитальной станции "Альбина-3" в поисках того единственного человека, чей коммуникатор еще передавал сигнал "ЖИВ". Он должен был быть где-то здесь, во внутренних блоках станции, но вокруг я видел только необратимо, бесповоротно мертвых людей, вернее, то, что было когда-то людьми, и что трудно было теперь узнать под пузырящимися наростами, выпирающими из форменной одежды. На мне был скафандр высшей защиты, потому что только он мог выдержать в потоке горячей плазмы время, необходимое для надежной стерилизации. На переднем щитке скафандра пламенел орден "Пурпурной Звезды", который я потом, гораздо позже, получил за свои действия на "Альбине-3". Но это меня почему-то не удивляло, я только беспокоился, что орден не выдержит стерилизации и сгорит в потоке плазмы. Я шел через лаборатории, заглядывал в жилые помещения и видел только изуродованные трупы. Наконец я добрался до блока консервации, где обрабатывали и хранили в криокамерах биологические образцы, прошел через тамбуры с герметичными дверями и увидел в одном из морозильников белое лицо Стефана. Дверца соседнего морозильника была распахнута, и, заглянув туда, я обнаружил свой санитарный блок на "Джо", где в альфьюритовом бассейне плавала Барракуда, которая спросила голосом Мелиссы: "Так тебе нравится, как я танцую свои картины?" На площади унылого пыльного городка Надя крутила бесконечные фуэте, а на ее правой руке была надета железная шипастая перчатка. Мама подошла ко мне и сказала: "Саша, у женщин такая обманчивая внешность!" И тут, наконец, пламя охватило меня и морозильник со Стефаном внутри, и я сквозь скафандр почувствовал жар бушующей плазмы…