Через некоторое время Мовлуд снова показался в дверях кабинета Хамзы Чапарлы. Он был одним из немногих, кто мог прямо пройти к нему в кабинет, ведь хозяином кабинета был его «друг», а в должности секретаря работала его невестка.

– Готово? – спросил Хамза, исподлобья взглянув на него.

– Готово, – тут же ответил Мовлуд.

– Можешь идти… Больше тебе здесь делать нечего.

Мовлуд хотел что-то сказать, но тут же запнулся и сразу покинул кабинет.

Хамза встал с кресла и с довольным видом стал прохаживаться по комнате. Посещать сауну несколько раз в месяц превратилось для него в привычку. Люди поговаривали, что часто вечерами к нему из города приезжали влиятельные гости, а также женщины-«массажистки».

…Еще немного пройдясь по кабинету, он осторожно открыл дверь в приемную, где сидела секретарша. Девушка дремала. Будто что-то почувствовав, она открыла глаза. Часть ее лица была чуть приоткрыта, и, чтобы прикрыть ее, она стянула концы шали, крепко затянув узел.

Еще в день свадьбы Хамза Чапарлы был сражен красотой девушки. Агджа, так звали девушку, сидела возле хилого, неказистого жениха, и ее белоcнежное лицо и голубые прекрасные глаза словно излучали свет. Таких удивительно красивых женщин в семье Чапарлы называли «луноликими» либо «русалками». Через несколько дней после свадьбы до Хамзы Чапарлы дошли некоторые слухи. Один из знакомых сообщил ему, что в ночь после свадьбы жених не смог выполнить свои супружеские обязанности. То же повторилось и в последующие дни, поэтому Мовлуд, будто что-то подозревая, решил показать невестку и сына врачу. Проведя соответствующие анализы, врач объявил Мовлуду, что девушка является девственницей, и все дело в мужской несостоятельности его сына.

Чванливый и высокомерный, гордившийся своей дружбой с самим Хамзой Чапарлы, Мовлуд теперь не осмеливался показываться людям на глаза. Однако и в дальнейшем эта деликатная проблема не была устранена. Но Мовлуд, чтобы не позориться или же по какой-либо другой причине, не хотел развода сына с женой.

– Ты, кажется, хочешь спать? – спросил Хамза Чапарлы девушку.

– Нет, я не сплю, – потупив голову, тихо ответила она.

Хамза не торопился выходить из приемной. После некоторого молчания он снова спросил ее:

– А тебя в доме мужа никто не обижает? – в его голосе послышались горделивые нотки.

– Нет, – вновь ответила она ему тихим нежным голосом.

– Кажется, и детки у вас пока не намечаются? – на этот раз спросил он игривым тоном, явно стараясь вовлечь девушку в разговор.

– Нет, – застенчиво ответила девушка.

Нагнувшись, он вдруг поцеловал ее в лоб и сказал:

– Сладкая, как мед.

Девушка вздрогнула, чуть отпрянув назад.

– Оставайся здесь, я тебя скоро позову, – сказал он и вышел из комнаты.

Девушка изумленно глядела ему вслед…

На улице было уже темно.

Осторожно осмотревшись, Хамза Чапарлы вошел через заднюю дверь в большой зал. Это был так называемый «зал ожидания», вернее, большая комната, где он обычно любил хорошо поесть, прежде чем войти в сауну. Как правило, вначале для гостей устраивали банкет в столовой Мовлуда, а затем приводили сюда, в сауну. Люди шептали, что нередко ночью туда привозили и женщин. Насколько это было правдой, знал лишь один Мовлуд. Не переставая хвалить своего хозяина, он, с важным видом выпятив грудь вперед, часто восклицал: «Враг Хамзы Чапарлы – мой личный враг!»

В последнее время Мовлуд не только восхвалял своего хозяина, но и старался дискредитировать в глазах односельчан Джавада Амирханлы. «Люди стремятся двигаться вперед, а его тянет назад, в пещерные времена… В нем еще живет пещерный человек. По-другому это не назовешь… Ей-богу, мне даже жаль его. Ведь он не ребенок, чтобы можно было поругать его или дать пару оплеух. Это почтенный седовласый старец. Что ни говори такому человеку, все без толку. Когда я вижу таких людей, мне хочется поставить памятник Хамзе Чапарлы. Бог даст, ему еще при жизни поставят памятник. Разве можно сравнить Джавада Амирханлы с Хамзой Чапарлы? Один – наша гордость и слава, другой же – наш позор». Хитрый Мовлуд знал, что сказанное им наверняка дойдет до ушей Джавада Амирханлы…