– А слышали, Подгорбунского-то, чекиста нашего со «спемедмойки», еле ведь вчера откачали из обморочи, уж очень мужик расстроился, что скопленное изъято. И ведь все знали, как копил, что шустрил офицер по карманам у клиентиков, ну совсем неумеренно, а кто пожалится, куда?

– У нас в посёлке дядя Миша Дрысторный грыжу два раза резал, от перегрузок, он на стройке всю жизнь пашет, так вот на обед и с работы он хилял завсегда с портфельчиком, а там, самое малое, кирпича по четыре. Жил он когда-то в саманной избёнке… впрочем, сейчас он снова в ней.

– Одному дяхону с нашего квартала, кликуха у него Мека, счётик за ток объявили, так досе бедолажка не проикается…

Куян поспешил на работу. Там уже нервничал редактор, Лепетунько Леон Галимович, учёный агроном, стандартно отформованный в партшколе в редактора, на памяти Куяна уже шестой такой «вэпушкник». Порядковое совпадение к слову, пришлось в точку – шестёрка из шестёрок. Нынешняя нервозность Лепетунько объяснялась звонком из горкома, откуда выговорили за очередную опечатку – вместо «надёжный страж социализма» опубликовали «страх». И надо же, заламывал руки Леон Галимович, и ведь именно в этом контексте, да с таким зловещим намёком, как наговор какой. А недавно выпала буква «б» из «обсуждение доклада предисполкома», получилось «осуждение». В зарисовке же о члене бюро проскочило вместо «неизменная улыбка» – «низменная»… Бывали, бывали конечно и до этого ошибки, но чтобы со столь явной аполитичностью? Расстроен был Лепетунько едва не до слёз.

– Опять вы с утра отлучаетесь без спросу? – пошевелил он на Куяна белесыми бровками.

– Помилуйте! – округлил глаза тот. – Опять вы запамятовали, я ведь ещё в пятницу упреждал, что проскочу в бурсу, поменяю масло в картере на халявку, договорился, кстати, с ними и насчёт промывки блока под давлением…

– А-аа, – сказал неуверенно Лепетунько. Да, он мог запамятовать от перегрузок многое, в том числе и то, что никогда не говорил, чем Куян умеренно и пользовался. Перегрузки же складывались из чтения рукописей, гранок, как правило, в два-три круга, чтения настолько истового в надежде уловить крамольные мысли и опечатки, что к концу дня он попросту ошалевал, глаза лезли из орбит, его даже шатало. Само собой, сказывались и многие общественные нагрузки, что он блюл свято – бюро, пленумы, сессии, комитеты, политдни, кураторство… «Квадратный многочлен», определял его литсотрудник Ванёк Шпур, поясняя при этом, что с «много» всё ясно, жаль только, мол, что Леонушка не станет когда-то членом комиссии на собственных похоронах, ну а что «квадратный» выяснялось ровно через полминуты общения с ним.

– Квадратный! – мечтательно закатывала глаза наборщица Катерина Ушленьева, – да ещё «много» – и потягивалась хищно, со звучными выщелками, – повезло же евонной бабёнке!..

У Леона Галимовича была знаменательная улыбка, скорее, не улыбка, а приоскал, особенно характерный в присутствии руководителей, в эти минуты своим настороженным и заранее виноватым приоскалом он сильно напоминал болонку на поводке, вынужденную оправляться у всех на виду, что по природному такту их племя старалось делать конспиративнее.

– Поезжайте со Шпуром на склад возвращённой продукции, – велел Лепетунько. Задачу подобную Куян выполнял всегда охотно, пассажир Шпур ему всегда был по душе, из местных паренёк, простецкий, они с Никифором ему даже ключик «на пятнадцать» доверяли.

– Не слышал, дядь Миш, про обстановку в соседнем районе? – спросил Ванёк. – Полнейший аврал – люди прутся с котомками и возами добра, умоляют, как можно скорее оприходывать доставленное, некоторые предлагают деньги взамен использованного сырья, в общем, паника по первому классу. Ну а наши травматологи подбили бабки – три трупа, с полсотни увечных.