Итак, в эту среду все шло как обычно. Первым из завсегдатаев пришел граф Жан-Марк де Труасу со своей неизменной тростью и раскрыл ожидавшую его свежую «Фигаро». Потом подтянулись остальные, и в течение часа все 12 столиков в открытом с двух сторон зале были заняты. Последним прибежал самый молодой член общества, выпускник профессионального колледжа Эрнесто Рохо, прибывший в Париж учиться с какого-то далекого полинезийского острова.

Готье Перра стоял возле барной стойки и благодушно наблюдал, как из отдельных реплик, перебрасываемых между столиками, постепенно, как чай в прозрачном чайнике, заваривается общая беседа.

– Э, нет, нет, нет, – закричал вдруг Перра. – Только не здесь! Спасибо!

К кафе подошел и занял один из уличных стульев высокий чернокожий мужчина в большой круглой красно-зелено-желтой вязаной шапке, из-под которой свешивались длинные седые волосы. Одет он был в потертые джинсы и выцветшую красную майку с изображением стилизованного барабана, украшенного кругом с изображением раскрытой ладони. В руках незнакомец держал большой африканский деревянный барабан, покрытый орнаментом, и японский бумбокс. Он сел и зажал барабан между колен, явно намереваясь играть.

Это было слишком даже для толерантного свободомыслящего леволиберального Готье Перра.

– Нет, нет, идите, пожалуйста, месье! Тут не дискотека. Если вы ничего не заказываете…

Бродяга спокойно взглянул на Перра, пожал плечами и встал. Но тут вмешался граф де Труасу.

– Погодите, Готье! Будьте же гостеприимны! Лично мне этот господин интересен, – и, обращаясь к нему, спросил: – Могу я угостить вас чашкой кофе и задать несколько вопросов?

– Если можно – стакан воды. А вопросы, пожалуйста, задавайте.

Перра неодобрительно поглядел на бродягу, но авторитет графа де Труасу – известного ученого-антрополога и самого дорогого гостя его заведения – перевесил его недовольство. Он сделал знак бармену.

– Откуда вы, месье?

– С Ямайки.

– Но у вас очень неплохой французский.

– Да, так получилось.

– Простите, а что это за символ у вас на майке? Это не Ямайка… Юго-Западная Африка?

– Этот символ я создал для себя сам.

– А на каком же языке вы поете?

– Я пою на том языке, на котором меня слушают.

– Отличный ответ! – воскликнул де Труасу. – Друзья мои, вы не будете возражать, если я попрошу этого месье спеть для нас?

Все двенадцать столиков кивнули в знак согласия.

– Что же вы поете?

– Я пою песни собственного сочинения. Я несколько нескромно называю их балладами.

– Реггей? – спросил кто-то.

– Я не очень разбираюсь в стилях. На Ямайке и в Африке, которую я изучаю, есть много стилей, и я использую тот, который лучше всего раскрывает содержание баллады.

– Что же вы нам споете сегодня?

– С вашего позволения, я исполню балладу «Великая алхимия».

Музыкант извлек из кармана две свечи, поставил их перед собой, зажег, включил бумбокс и под аккомпанемент записанной гитары начал петь.

В комнате на стене висит пропахшая пылью голова лося с ветвистыми рогами. Круглый стол, стулья на гнутых ножках. У окна – колыбелька в виде плетеной корзины на качающейся подставке. На другой стене – портреты в рамках. На одном из портретов – лицо с остроконечными усами. Каждый вечер из тех немногих, что он живет на свете, эти усы нависают над ним и колют в лоб. Они пахнут соленым, сухим и старым, отчего тело начинает чесаться, но почесаться нельзя, потому что ручки и ножки спеленаты, и он начинает плакать. Тогда колыбелька начинает качаться, и новорожденный граф де Труасу слышит странные заунывные звуки. Но сейчас он один.

Он спит, но почему-то видит всю комнату. Нет, он видит весь дом. Мужчина в огромном красном халате, пахнущем так же, как его усы, сидит в кресле на веранде. Он пускает дым из трубки и самодовольно щурится на солнце. В одной из верхних комнатушек черная женщина, грудь которой пахнет молоком, торопливо одергивает юбки и убирает свои жесткие вьющиеся волосы под белый кружевной чепчик. В другой комнате, внизу, за письменным столом между роялем и трюмо, на стуле сидит другая женщина, затянутая в тугое белое платье. Она и сама вся белая, как ее платье, и густо пахнет ненастоящими цветами. Она читает, держа книгу у носа. Нет, она не читает – она кусает губы, а пенсне надела, чтобы думать, что читает. Она хочет плакать, но плакать бессмысленно, потому что некому будет ее покачать.