В два часа пока еще незаметная беременность дала себя знать, и Мередит, зевнув, отложила крючок и свернулась на диване. Она немного поспит, а потом уберет пряжу и подготовится к приходу Мэтта.

Мысль о возвращении к ней Мэтта после тяжелой работы наполнила ее неожиданным восторгом. Подложив руку под щеку, Мередит вспомнила о том, как он ласкал ее прошлой ночью, и заставила себя думать о другом, потому что испугалась томительно-сладостной боли, охватившей ее. Ей грозила серьезная опасность влюбиться в отца своего ребенка. Серьезная опасность?

Мередит улыбнулась. Что может быть прекраснее… особенно если и Мэтт испытывает те же чувства? А ей казалось, что это так и есть.

Скрип гравия под шинами донесся из открытого окна, и Мередит, в испуге раскрыв глаза, села. На часах половина пятого. Она наспех расчесала пальцами волосы и откинула их со лба. Не успела Мередит убрать крючок и пряжу, как дверь распахнулась, и ее сердце радостно подскочило при виде Мэтта.

– Привет, – прошептала она и неожиданно представила много-много таких же спокойных, мирных вечеров впереди, вечеров, когда Мэтт будет возвращаться домой, к ней. Интересно, думает ли он о том же?

Мередит немедленно упрекнула себя за глупость. У нее слишком много свободного времени, а Мэтт, без сомнения, занят совершенно другими мыслями.

– Как прошел день?

Мэтт взглянул на стоявшую у дивана Мередит, и видение череды подобных дней вихрем пронеслось перед глазами, дней, когда он будет возвращаться домой, к золотоволосой богине, встречающей его улыбкой, неизменно пробуждающей в нем такое странное чувство, будто он только что убил дракона голыми руками, изобрел лекарство от насморка и нашел способ установить мир на земле.

– Прекрасно, – заверил он. – А у тебя?

Мередит провела день в тревогах и мыслях о Мэтте, но поскольку не могла признаться в этом, объяснила:

– Я решила поучиться вязать крючком.

В доказательство своих слов она подняла длинный шнур.

– Настоящая маленькая хозяюшка, – поддразнил Мэтт, оглядывая цепочку, исчезавшую под журнальным столиком. Глаза его удивленно расширились. – Что ты вяжешь?

Мередит подавила смущенный смешок, потому что сама не имела ни малейшего представления.

– Догадайся, – сказала она, сделав загадочное лицо и одновременно придумывая, что сказать.

Мэтт нагнулся, поднял конец шнура и начал отходить, пока кремовая нить не протянулась по всей комнате.

– Ковер? – серьезно осведомился он.

Мередит шутливо нахмурилась:

– Конечно, не ковер.

Мэтт мгновенно стал серьезным и покаянно попросил:

– Намекни хотя бы!

– Какие тут намеки! Все очень просто. Довяжу до конца, добавлю еще несколько рядов, чтобы было пошире, накрахмалю, и сможешь огородить свой участок!

С трясущимися от смеха плечами Мэтт сжал ее в объятиях, не обращая внимания на то, что крючок упирается ему в грудь.

– Я кое-что купила на ужин, – объявила она, чуть отстранившись.

Мэтт намеревался пригласить ее куда-нибудь, но сейчас радостно улыбнулся:

– А мне показалось, будто ты сказала, что не умеешь готовить.

– Поймешь все, когда увидишь, что я купила, – вздохнула она, уводя его в кухню.

– Очень умно, – ухмыльнулся Мэтт, развернув пакеты. – Нашла способ заставить меня готовить.

– Поверь, – торжественно заверила она, – так гораздо безопаснее.

Он пробыл дома менее десяти минут и вот уже второй раз ощущал себя так, словно жизнь была наполнена весельем и смехом.

Мередит принесла одеяло и еду, а Мэтт разжег костер. Они провели вечер во дворе, объедаясь пережаренными сосисками, недопеченными булочками и полурастаявшим зефиром, говорили обо всем, начиная с необычного отсутствия неприятных симптомов беременности и кончая достойным всяческих похвал вкусом зефира. Уже в сумерках они закончили ужин, и Мередит убрала тарелки и отправилась в кухню мыть посуду. Мэтт ожидал ее возвращения, лениво глядя в темнеющее небо, лежа рядом с грудой собранных осенних листьев, которые только что положил в костер, чтобы удивить Мередит.