– Я считал себя сумасшедшим! Больным! – я кинулся к дверям. Убежать, зарыться лицом в подушки и попытаться выплакать то унижение и обиду, что пришлось испытать. – Ты всё это время знал! Ты смеялся надо мной!
Отец успел наперерез, придержал дверь рукой: куда мальчишке совладать со старым воином?!
– Сын…
– Не смей называть меня так!
– Ах, не сметь? – он схватил меня за шкирку и хорошенько дёрнул вверх, заставляя взглянуть в глаза. – А как прикажешь тебя звать? Мальчишку, которого любил и воспитывал, как родного? Называть тебя бастардом? Подкидышем? Приблудным? Мы с вашей матерью… Не скалься! Эта женщина любит вас, хотя и не обязана! Мы всей душой желаем вам счастья! В этих книгах – всё, что тебе нужно знать. Можешь покричать, побиться головой об стену, но после – прочти. И тогда уже решишь, стоит ли нас ненавидеть. И стоит ли лишать сестру… Вирке нормальной жизни.
Он отбросил меня, как паршивого щенка. И я не виню отца за это, я бы тоже обиделся. Запер дверь, оставив наедине с книгами, навсегда разделившими существование на до и после.
Я прочитал их все.
Про уничтожение ведьм; про войны и восстания; про то, что бывает, когда один из Равноденствия умирает.
И поклялся сделать всё, чтобы Вирке не стала тем, кем родилась.
– Это всё? – Вирке ровно глубоко дышала, перебирая пальцами спутавшиеся волосы. То и дело попадались особо упрямые колтуны, и она с силой вырывала их, не морщась.
– Это всё, что мне известно.
– И мы, вроде как, связаны судьбой, как гоблинова истинная пара из дешёвых романов?
Я погладил её ладонь, успокаивая. Улыбнулся как можно более ободряюще, будто сам не боялся происходящего до дрожи:
– Мне нравится, как это звучит.
Она вырвала руку:
– Неа. Нет. Не-е-е-ет! Катитесь вы! Со своими судьбами, предназначениями и извращёнными фантазиями. Может, ты просто больной на голову и домогаешься родную сестру? Нет. Ни за что!
Она вскочила, и я поднялся вместе с ней. Прикоснулся к мягкой, невероятно шелковистой и притягательной щеке:
– Всё хорошо, Вирке! Всё хорошо! Я тоже не верил. Но есть доказательства, книги, свидетельства…
– Доказательства чего? Того, что ты имеешь право меня трахнуть? Знаешь, на чём я вертела ваши свидетельства!
– Вирке.
– Не смей приближаться ко мне!
– Ви-и-и-рке…
– Руки убери! Не трогай, сказала!
– Вирке!
Сколько же времени я мечтал об этом? Просыпался ночами, звал её, хотя прекрасно знал, что сам, спасаясь от соблазна, отправил сестру как можно дальше.
Когда лордом Ноктис де Сол стал я, ничто больше не сдерживало ужасное, постыдное желание. Я не только получил моральное право, когда отец рассказал правду, я ещё и получил власть, возможность заставить, принудить желанную женщину, когда он умер.
Смог бы я сдержаться? Не знаю. Старался, насколько хватало сил. Но как долго мучающийся от жажды усидит рядом с фонтаном, не прикасаясь к переливающейся негой шёлковой глади? Я никогда не отличался терпением.
Я заставил эту гоблинову девку заткнуться единственным возможным способом. Слишком долго мучился сам, и теперь терзал её: царапал, кусал губы, впитывал каждый вдох и хрип. Я должен был доказать ей… показать, как сильно… как много она значит для меня. Больше, чем сестра. Больше, чем кто бы то ни был! И разве я сумел бы подобрать слова? Нет. Но я целовал её. Целовал так, как ни одну из баб, с которыми пытался выгнать образ леди Ноктис де Сол из головы. Целовал сильно, больно, бесчеловечно.
И она ответила мне.
А потом врезала коленом между ног.
Глава 5. Катитесь к гоблинам!
Гадёныш!
Поцелуй обрушился вихрем. Горячим, пряным, томительным, знойным маленьким смерчем, наполненным ароматным дыханием солнца.