Мифическое величие нашей страны, которое вскружило головы некоторым, во многом основано на разбазаривании собственной природы. А если вспомнить утверждение, что природа есть первое проявление Бога, то, по сути, на разбазаривании Бога. Мы, как портовая девка, даем миру нефтяными и газовыми скважинами, но когда и этого оказывается мало, то распродаем, например, лес, отдавая его в пользование китайцам, чтобы позднее они – уже в переработанном виде – продавали наши богатства нам же с многократной наценкой. Деревня, в которой единство с природой ощущалось наиболее полно, за один век была полностью уничтожена. Не только в социально-экономическом плане, но и в ментальном. Принадлежность к деревне для многих стала позорным клеймом, а деревенские предстали этакими дурачками.

До революции, пишет Шафаревич, население России на 80 процентов составляли крестьяне. Неправы те, кто идеализирует их тогдашнее положение, взваливая их дальнейшее уничтожение на красных. Нет, крестьяне царской России жили, говоря мягко, посредственно: рабские условия труда, чудовищный голод, если случался неурожай, тотальная безграмотность. Крестьяне справедливо жаловались на безземелье. Да и их нравственный быт, однозначно, не стоит идеализировать. В нем хватало дремучести и жестокости. Далее по ним прошлось немилосердное красное колесо. Тот же Маркс называл крестьян России варварами, считая их враждебной угрозой. Ликвидировали ее беспощадно.

Роман Замятина «Мы» великолепен не только визионерской составляющей – в нем, кроме прочего, прекрасно отражена «война города и деревни». Позднее ее столь чутко изобразил Валентин Распутин. Замятина же обвинили в несвоевременности. Но через 15 лет после публикации романа «Мы» мои прадеды в Поволжье умирали от голода, так как зерно свозилось в город. За переход от сохи к ядерной бомбе, как сказал Черчилль об СССР, пришлось заплатить жуткими смертями – и платили чаще всего крестьяне.

Деревню, по директиве Свердлова, раскалывали на два враждующих лагеря, сталкивали братьев лбами до «кровавой колошматины». Десять миллионов «кулаков» – а попадали под это определение легко, достаточно было иметь корову, – уничтожили. Убили не только людей, но и сам деревенский уклад, цементировавший Россию и живший другой – параллельной к власти – жизнью. Как крестьян оторвали от своей земли, так и Россию отлучили от ее первоэлементов. Ни при «белых», ни при «красных» люди деревни не чувствовали себя ни в сытости, ни в безопасности. Девяностые же довершили избиение, обеспечив летальный исход. За 20 с лишним лет в России исчезло около 30 тысяч деревень. А те, что как бы еще существуют, находятся где-то в состоянии бардо – между жизнью и смертью.

Я помню свое первое посещение крохотной деревеньки в Брянской области, откуда родом моя бабушка и мама. Темное, жуткое место без единого проблеска света – в прямом и в переносном смысле. Покосившиеся дома, брошенные, разграбленные. В тех, что еще населены, живут старухи на свою нищенскую пенсию. Один человек нормального рабочего возраста – тридцатилетний Сергей, успевший сделать пять детей: беззубый, спившийся, больной туберкулезом. А из дальнего дома – крики пьяной мрази, терроризирующей всю деревню. Ограбили, выпотрошили все – ломали даже колхозные стены, чтобы извлечь из них арматуру. И в соседний городок можно добраться лишь на автобусе, раз в день (2014-й год, энергетическая сверхдержава Россия).

Но самое темное впечатление на меня произвели школа и яблоневый сад. Школа стояла брошенная, с разбитыми стеклами, а в одном классе, где были содраны обои и вспучился линолеум, посредине торчал одинокий глобус. И конечно, сад: когда-то прекрасный, пахнувший сидром, с кряжистыми яблонями – в нем белый налив, никому не нужный, пахучим ковром распластался под ногами. Никогда нигде больше я не ел таких сочных и вкусных яблок!