И только глубоко за полночь, лежа в одной кровати с лучшей подругой, потому что девчонки тоже остались у нас ночевать, мы вновь подняли насущную тему. Точнее, сделала это сама Кошкина.

— Ладно, уговорила. Ломай его, Тая! Прямо жестко и основательно. За всех нас и за спецназ, — пьяно, но сурово пробормотала Люба.

— Скажешь тоже, — прыснула в кулак я.

— Вангую: ты сможешь! — зачем-то ударила себя по лбу Люба и строго на меня зыркнула в свете ночника. — Выбора-то у тебя все равно нет. Да и этому мудаку не мешало бы прищемить детородный как следует. Ишь, чего захотел? Работы мечты тебя лишить? Не много ли он берет на себя, а? А вот и хрен ему!

— Думаешь, он даст мне интервью? — неожиданно сдулась я, обуреваемая тысячами сомнений. — Блин, да мне в глаза ему смотреть стыдно... так перед ним опозорилась. Жесть! Дифирамбы ему пела, дала на первом свидании, названивала потом сама — лохушка.

— Успокойся, женщина, со всеми бывает.

— Люб, — шмыгнула носом я. Подруга повернулась ко мне и крепко обняла, заботливо поглаживая по голове.

— Все будет хорошо, детка. Да он еще сам в твоих ногах ползать будет.

— Ага, — с иронией кивнула я, не веря в эту глупость. Это какой армагеддон должен был свалиться на нашу грешную землю, чтобы сам Бессонов приполз к моим ногам?! Однако в слух говорить ничего не стала, решив, что буду верить в лучшее.

— Вот увидишь... Осталось только придумать как.

На этой минорной ноте Люба повернулась на бочок и отключилась. А я уткнулась носом в подушку и тайком еще как следует выплакалась. Конечно, слезами горю не поможешь, но кто сказал, что плакать — запрещенный прием? Вот и я позволила себе быть слабой. Всего немного, пока никто не видит, а потом... Потом буду сильной. С этими мыслями и заснула.

Утром меня встретила головная боль, опухшие от слез глаза и растрепанные волосы. Тот еще видок... Я умылась, постаралась сделать какую-никакую, да прическу и пока Люба спала, поехала в офис редакции. Ибо кто мне мешает попробовать объясниться с руководством? Скажу, что вышло недоразумение, мол перепутала хоккеиста, а тот Бессонов реально ни с кем и никак...

Вот только когда я добралась до небоскреба в Москва-Сити и по пути заглянула в дамскую комнату, пришла ровно к обратному выводу. Пока я сидела в кабинке, в маленькое помещение вошли несколько сотрудниц редакции. Они так громко обсуждали меня, что грех было не подслушать...

— Вы видели эту новенькую? Григорич сто пудов на нее глаз положил, — вещал грубоватый женский голос.

— Говорят, он ей поручил взять интервью у Бессонова.

— Да ну? — удивился писклявый голосок. — Тогда она ему точно не понравилась. Бес же никому не дает. Там без шансов.

— Григорич сказал, что интервью уже у новенькой в кармане.

— Врешь! — воскликнула грубоватая.

— Он уже всему отделу растрепал.

— Да вряд ли бы у нее получилось. У Беса же там принципы и все такое. Одно дело девок нагибать и совсем другое с работой это мешать. — Спокойно заявил третий или четвертый, сколько их там было, этих голосов? Внутренне я вся сжалась, не очень приятное ощущение, сидеть в туалете слушать о себе сплетни. Прямо в школьные годы вернулась, где Тая была неудачницей.

— Уволят ее, вот увидите, — выдала пискля. Ее слова как ножом полоснули меня по сердцу. Какого черта она так уверена в этом? Как будто я хуже одной из них.

— Тоже так думаю, такие сразу мимо. Симпатичная мордашка, но сколько таких через Григорича каждый день проходит?

Дальше послышалась волна смешков и звук воды. Женский коллектив еще какое-то время пробыл в туалете, затем с шумом вывалился в коридор, оставив меня куковать в свой кабинке. Наверное, я просто дура, которую взяли на «слабо», однако после этих слов о том, что я якобы не справлюсь, во мне вновь проснулось вчерашнее боевое настроение. Захотелось доказать всем вокруг — справлюсь. Да они еще меня по имени отчеству называть будут, вот увидите!