6

И с этого дня мы начнём жить по-новому. Я хотел подойти к ней, взять за плечи, поцеловать и тем самым разорвать создавшийся по нашей милости этот клубок раздоров, а потом схватить её, как серый волк царевну и умчать на край света в мир природы. Разве теперь, глядя на неё, такую жалкую и потерянную, носившую под сердцем ребёнка, я мог говорить о разводе? Конечно, нет и нет!

– Лара, неужели ты думаешь, что я не буду заботиться о тебе и о нём? – указал я глазами на её слегка уже бугрившийся живот. От тебя требуется совсем немного – проявлять какое-то участие, поддерживать во всём меня, а не осуждать. Разве это так трудно?

В моём голосе не было и нотки снисхождения, уступки чуждому её миру. Но я давно так не беседовал с ней, мне хотелось, чтобы вернулись доверительные отношения, какие установились между нами до свадьбы.

Мог ли я думать, что она вдруг заплачет и уткнётся в моё плечо, что будто я ждал от неё виноватых, покаянных слёз? Дело в том, что она себя никогда не считала передо мной виноватой. Она всегда прилежно слушалась родителей.

Не знаю точно, почему она заплакала, но мне казалось, что ей стало жалко не наши утраченные отношения, а себя, потерявшей прежнюю любовь. И я тот самый, который стал виновником её несчастья.

Я старался её успокоить, что буду прислушиваться к её словам. Но и не забывать того маршрута, по которому мне предстояло идти. Я целовал её мокрые глаза, пальцем убирал, катившиеся по щекам, капли слёз.

У меня почему-то не возникало сомнения, что ей было жалко только себя, так как во мне ошиблась.

Река выходит из берегов, и когда сходит полая вода, она снова принимает прежнее русло. После нескольких дней разлада в семье, наши отношения улучшились.

Однако с её родителями я по-прежнему не разговаривал, если бы мы жили отдельно, наверное, мы бы сохранили семью… Но что же было дальше?

7

В начале июня я взял отпуск, Лариса уже неделю отдыхала. Пётр Андреевич, как я говорил, постарался для своей дочери взять в пансионат путёвку. Мне же пришлось выбивать на месте. Мы отдыхали в пансионате «Весна». Это неподалёку от Туапсе. На море я был впервые. Лариса же отдыхала дважды: один раз в Лазаревской, второй – в Михайловской. Причём однажды с Николаем Полесником.

Значит, на море она и потеряла невинность. Но об этом она стеснялась признаться. Впрочем, мне было неприятно об этом думать, и я не настаивал на чистосердечное признание. Какая разница, где это произошло. Однако ревность неприятно карябала душу, задевала самолюбие.

В Туапсе из Сочи на автобусе, горными перевалами, мы приехали вечером. Море было спокойным и плавно накатывалось на берег, шурша мелкой галькой, как наша теперешняя жизнь.

Я впервые наблюдал закат солнца над морем. Это было что-то необычное по красоте. Морская зыбка вдали была испещрена мелкими багряными, сиреневыми и алыми штрихами, которые переливались, меняя оттенки.

А потом быстро наступила непроглядная южная ночь и скоро из-за крутой горы взошла большая с желтоватым отливом луна. Мы ходили смотреть фильм на киноплощадку под открытым небом «Невероятные приключения итальянцев в России»…

В первую ночь я спал на балконе в деревянном корпусе, где поселили жену. Я сдвинул два кресла, между ними поставил стул. Утром следующего дня меня разбудили птицы и радио.

После завтрака в пансионатской столовой, где столы к нашему приходу были накрыты, мы пошли оформить мне курсовку.

Директор выслушал внимательно, он уже с утра почему-то выглядел уставшим. Впрочем, не мудрено, к нему без конца шли и шли такие же, как и я – беспутёвочные. Это слово я услышал от тестя, который, ехидно смеясь, сказал: «А непутёвым грозит всегда беспутёвочное существование».