– Беги, Фиал! – Мак Дабхт с размаху хлестнул мечом плашмя по крупу танцующего около него коня и прыгнул навстречу хрипящей, остро пахнущей потом и кровью смерти.

Падающий на голову Мак Кехты меч в последний миг изменил направление и обрушился на шею ярла. А она уже мчалась, завалившись на заднюю луку, не пытаясь смирить неистовый карьер своего скакуна, и не видела, как вознеслась к серым небесам подхваченная на копье голова Рудрака и как поднятая рука в кольчужной рукавице остановила кинувшихся в погоню воинов.

Одна из немногих перворожденных, уцелевших в жестоком и неравном сражении, скрылась в перелеске.

На сей раз люди победили. Они выиграли битву, но не войну.

На распаханном до половины клине остались лежать вперемешку трупы людей и сидов. Открытые, неподвижные глаза павших коней глядели в небо, словно взывая к высшему суду.

В вечерних сумерках рябая корова, почувствовав голод, превозмогла страх перед разлитым в стремительно остывающем воздухе запахом крови и выбралась из спасительных зарослей. Волоча обрезанные постромки, двинулась она по направлению к оставшемуся где-то вдалеке теплому хлеву, безвкусной, но сытной соломе.

Мелькнувшие на опушке ближайшего перелеска серые, почти незаметные впотьмах тени заставили рябуху насторожиться и опустить рогатую голову.

Волки!

Не северные, широкогрудые и седогривые, гордые хищники, а левобережные – темные и поджарые – остромордые хитрецы. Воры домашнего скота и пожиратели падали, щедро одаренные кровопролитной и беспощадной войной. Острый аромат крови, пугавший корову, призвал их к сытной и обильной трапезе.

Стая насчитывала не меньше дюжины голов. Не такая уж и большая по неспокойным военным временам. Матерые самцы, волчицы, переярки, опасливо прижимающие уши под суровым взглядом покрытого рубцами вожака.

Большая часть зверей не раздумывая приступила к еде, ворча и огрызаясь на пытавшихся урвать кусок получше. А несколько молодых потянулись к живой добыче. Под безжалостным взглядом янтарно-желтых глаз корова наклонила голову, показывая врагам серпы острых, слегка поблескивающих рогов. Рысивший первым переярок зевнул и отвернул лобастую морду. К чему подставлять бока под удары отчаявшегося, способного на безрассудную отвагу животного, когда вокруг столько сладкой конины, человечины и странно пахнущего мяса других двуногих, похожих на людей?

Корова, не решаясь повернуться к хищникам костлявым крупом, продолжала стоять, настороженно шевеля ушами, когда один из трупов вдруг пошевелился и сел.

Ближайший волк шарахнулся в сторону, скаля желтоватые клыки. Обломок копья, ловко запущенный сильной рукой, врезался ему в бок. Зверь взвизгнул и отбежал подальше.

Раненый откинул упавшие на глаза длинные, некогда белые, а сейчас покрытые липкой землей и кровью волосы. Нашарил рукоятку затоптанного в грязь меча. Отер клинок и сунул в ножны за правым плечом.

Привлеченная движением стая подобралась ближе, охватывая двуногого широким кругом. Сид, а это был именно перворожденный, о чем неоспоримо свидетельствовали заостренные кончики ушей, демонстративно отвернулся от них и, разорвав на узкие полосы табард трейга, разбросавшего неподалеку руки-ноги, неспешно перевязал рубленую рану на бедре и проколотый бок.

Затраченные на перевязку усилия вынудили раненого на время откинуться на спину и полежать, глядя в быстро темнеющее небо. Он отдыхал столь долго, что наиболее любопытный поджарый волчонок с надорванным ухом сунулся вперед, пошевелил ноздрями, втягивая стылый воздух… Удар граненого копейного жала был быстр и беспощаден. Из разрубленного носа брызнула кровь. Жалобно поскуливая и поджав хвост, волк кинулся наутек к лесным зарослям и там, забившись в переплетение веток кустарника, принялся зализывать рану.