– Ладно, ребята, пошли, – говорит Друзилла и шагает по платформе.

Снаружи нам выпадает секунд тридцать, чтобы глотнуть свежего воздуха; потом нас грузят в миротворческий фургон без окон. Мне нечасто доводилось кататься на автомобиле – вчера до станции и пару раз на грузовике во время школьных экскурсий, когда нас возили на шахты. Но я всегда видел, что находится снаружи. И нас не везли на смерть… Ни света, ни воздуха. Словно меня уже похоронили!

К моему плечу прижимается Луэлла, и я успокаиваюсь. Похоже, благодаря ей мне удастся протянуть эти несколько кошмарных дней. Забота о ней даст мне повод жить дальше, а забота обо мне избавит ее от ужаса смерти в одиночку. Могу лишь надеяться, что мы уйдем из жизни вместе.

– Справляешься, милая? – спрашиваю я.

– Бывало и лучше.

– Просто держимся вместе, ясно?

– Ясно.

Двери фургона распахиваются, меня ослепляет дневной свет. Воздух очень сухой, и я невольно вспоминаю ледяной горный ручей, из которого таскаю воду для Хэтти. Как она справляется без меня? Наверняка завела себе другого мула. Более везучего.

Друзиллу с Плутархом нигде не видно. Миротворцы приказывают нам выйти. Мои старые ботинки выглядят довольно дико на белых плитках мраморного тротуара. Он ведет на обширное пространство, окруженное внушительными зданиями, где стоят люди, которые глазеют на нас и тычут пальцами. Не взрослые, примерно наших лет ребята, одетые в одинаковую форму. Школьники.

Чувствую себя диким зверем, скованным и безголосым, которого притащили сюда из родных гор и выставили на всеобщее обозрение, публике на потеху. Все мы невольно съеживаемся. Мейсили держит голову гордо, но ее щеки пылают от стыда.

– И все же я думаю, что везти их в Академию не стоило, – бормочет один из миротворцев.

– Спорткомплекс пустует почти сорок лет, – напоминает другой. – Почему бы не использовать его хоть как-нибудь?

– Давно пора снести эту развалину, – говорит первый, – чтобы глаза не мозолила.

Фургон уезжает, и мы видим спорткомплекс – полуразрушенное строение со смутными очертаниями, над входом которого крупными золотыми буквами написано: «ЦЕНТР ТРИБУТОВ». Миротворцы открывают потрескавшиеся стеклянные двери, и нас обдает запахами плесени и жидкости для мытья полов.

Мы – последние из прибывших трибутов. Наши соперники сидят по четверо возле секторов с номерами дистриктов. Миротворцы ведут нас к знаку с цифрой двенадцать под свист и улюлюканье. В этом году профи особенно несносны.

Каждый сектор состоит из четырех столов с мягкой обивкой, разделенных хлипкими занавесками. У столов замерли наготове помощники стилистов, одетые в белые халаты и разгрузочные пояса с инструментами для груминга: ножницами, бритвами и прочим.

Миротворцы ведут юношей-трибутов в одну раздевалку, девушек – в другую. Мне не хочется оставлять Луэллу, однако выбора нет. В крайнем случае ее защитит Мейсили. Вид у Мейсили отчаянный – рубцы, недобрый взгляд. Так выглядит тот, кто способен за себя постоять, а она очень даже способна.

У двери в раздевалку ребят выстраивают по номерам дистриктов, так что нам с Вайетом можно не опасаться удара в спину, разве что ждать опасности от мускулистых парней из Дистрикта-11. Мрачная парочка, такое чувство, что им и дела нет, кто стоит рядом.

Внутри нам велят раздеться, что легко сделать ниже пояса, а выше нам мешают наручники. Миротворцы обходят нас и разрезают рубашки ножами. Если кто-нибудь возражает, они смеются и говорят, что одежда все равно отправится в мусоросжигатель. Больно видеть, как они вспарывают мамины аккуратные стежки. Помню, как старательно она раскладывала носовые платки, чтобы каждый дюйм ткани пошел в дело. Теперь рубашка лежит у моих ног, разорванная в клочья.