– И? – не выдержал он.

Я сморгнула слезы, разрываясь от горя.

– О, Эдвард…

– Рассказывай, Белла! – взмолился Эдвард, обеспокоенный прозвучавшей в моем голосе болью.

Я не могла. Только снова повисла у него на шее и впилась поцелуем ему в губы. Это было не просто желание, а физическая потребность, острая до боли. Эдвард начал целовать меня в ответ, но тут же опомнился.

Оправившись от неожиданности и осторожно выпутавшись из моих объятий, он отстранил меня, придерживая за плечи.

– Белла, нет, – настойчиво проговорил он, пристально глядя в глаза – как будто опасался, что я сошла с ума.

Мои руки безвольно упали, слезы хлынули новым потоком, к горлу подступили рыдания. Он, наверное, прав – я схожу с ума.

Эдвард смотрел на меня ничего не понимающим растерянным взглядом.

– П-прости! – выдавила я.

Он притянул меня к себе, прижимая к холодной мраморной груди.

– Не могу, Белла, нельзя! – взвыл он как подраненный.

– Пожалуйста! – умоляла я, уткнувшись носом в его грудь. – Эдвард, прошу тебя!

Может, он не смог больше выносить моих слез, может, его смутила внезапность атаки, а может, у него, как и у меня, больше не было сил бороться с желанием. Он отыскал мои губы и закрыл их страстным поцелуем, простонав от бессилия.

И мы продолжили с того места, где прервался мой сон.

Проснувшись утром, я лежала не шевелясь, стараясь дышать как можно ровнее. Глаза открывать было страшно.

Моя голова покоилась на груди у Эдварда, который тоже лежал не шевелясь и не касаясь меня руками. Плохой знак. Как же страшно показать, что я уже не сплю, и выдержать возможный гнев – неважно на кого обрушенный, на меня или на него самого…

Я глянула сквозь прикрытые ресницы. Эдвард лежал на спине, закинув руки за голову, уставившись в темный потолок. Приподнявшись на локте, я заглянула ему в лицо. Оно было совершенно бесстрастным.

– Мне бежать в укрытие? – робко поинтересовалась я.

– Немедленно! – подтвердил он, поворачиваясь ко мне с ехидной улыбкой.

Я облегченно вздохнула.

– Прости! Ни в коем случае не хотела… Не знаю, что на меня нашло ночью. – Я помотала головой, вспомнив беспричинные слезы и глубокое горе.

– Ты так и не рассказала, что тебе снилось.

– Не рассказала. Зато показала. – У меня вырвался нервный смешок.

– О… – Эдвард заморгал. – Вот как. Надо же.

– Это был замечательный сон! – Эдвард не отвечал, поэтому, выждав несколько секунд, я решилась: – Ты меня простил?

– Еще думаю.

Я села в кровати, оглядывая себя. В этот раз никаких перьев. Однако перед глазами тут же все поплыло, и я откинулась обратно на подушки.

– Ой! Голова закружилась.

Эдвард моментально обнял меня.

– Ты долго спала. Двенадцать часов.

– Двенадцать? – Странно.

Я поспешно – и как можно незаметнее – осмотрела себя. Все в порядке. Синяки на руках старые, желтеющие. Попробуем потянуться. Тоже нормально. Даже лучше, чем нормально.

– Инвентаризация пройдена?

Я смущенно кивнула.

– И подушки вроде не погибли.

– Подушки – нет. А вот твоя… м-м… пижама – увы, да. – Эдвард кивком показал на лоскутки черного кружева, раскиданные по шелковым простыням у изножия кровати.

– Какое несчастье! Она мне нравилась.

– Мне тоже.

– Еще жертвы есть? – робко поинтересовалась я.

– Придется купить Эсми новую кровать, – оглядываясь через плечо, признался Эдвард. Я повернула голову и наткнулась взглядом на жуткие царапины, избороздившие спинку.

– Хм, – нахмурилась я. – Странно, что я не слышала.

– Ты отличаешься поразительной невнимательностью, когда чем-то увлечена.

– Да, я слегка увлеклась. – Щеки от смущения стали пунцовыми.

Эдвард коснулся моей пылающей щеки и вздохнул.

– Румянца мне будет очень не хватать.