– О вас, наверное, генеральный секретарь знает? (У генерала на позиции только три ракеты, а тут – шестнадцать.)
– Что вы! – говорит Сова. – Меня даже флагманский путает.
Скоро генералы Сове надоели – утомили вконец, – и перед очередным генералом он ни с того ни с сего сгибается пополам.
– Что с вами? – отпрыгивает генерал.
– Радикулит… зараза… товарищ генерал…
– Что вы! – суетится генерал. – Присядьте!
У Совы все натурально – слезы, хрипы; он входит в роль, стонет, перекашивается, его уводят, осторожно сажают, оставляют одного. Когда никого не остается рядом, Сова кротко вздыхает, рывком расстегивает ворот и, прислонившись к стене, закатив глаза, говорит с чувством: «Ну, задолбали!» – после чего он мгновенно засыпает.
В центральном в это время один из генералов от инфантерии видит «каштан» и говорит с кавалерийским акцентом:
– A это что?
Старпом – отглажен, с биркой на кармане, стройный от напряжения:
– Это «каштан» – наша боевая трансляция.
– Да? Интересно, а как это действует?
– А вот, – старпом, как фокусник, щелкает тумблером. – Восьмой!
– Есть, восьмой! – доносится из «каштана».
– Вот так, – говорит старпом, приводи все в исходное, – можно говорить с любым отсеком.
– Да? Интересно, – генерал тянется к «каштану». – А можно мне?
– Пожалуйста.
Генерал включает и – неожиданно тонко, нежно, по-стариковски, с дрожью козлиной:
– Во-сь-мой… во-сь-мой…
– Есть, восьмой!
– А можно с вами поговорить?
Молчание. Потом голос командира восьмого отсека.
– Ну, говори… родимый… если тебе делать нех… уя…
– Что это у вас? – генерал оторопел, он неумело вертит головой и таращится.
Старпом сконфужен и мечтает добраться до восьмого; поборов в себе это желание, он мямлит:
– Вы понимаете, товарищ генерал… боевая трансляция… командные слова… словом, он вас не понял. Надо вот так, – старпом резко наклоняется к «каштану», по дороге открывает рот – сейчас загрызет:
– Вась-мой!!! Вась-мой!!!
– Есть, восьмой?
– Ближе к «каштану»!
– Есть, ближе к «каштану», есть, восьмой!
– Вот так, товарищ генерал!
Генералы исчезают, время обедать, по отсекам расслабление, смех; командиры отсеков собраны в четвертом на разбор, все уже знают – толкают командира восьмого: «Он ему говорит: разрешите с вами поговорить, а этот ему: ну, говори, родимый… у старпома аж матка чуть не вывалилась, готовься, крови будет целое ведро, яйцекладку вывернет наизнанку». – «А я чо? Я ничо, «есть, так точно, дурак!»»
РБН
Город С. – город встреч. Подводная лодка в створе.
– Взят пеленг на РБН столько-то градусов, – штурман потирает руки и сосет воздух.
Офицеры в приподнятом настроении. РБН – это ресторан «Белые ночи». Офицерский ресторан. Там все расписано: и столы, и женщины.
Рядом с РБН-ом двумя красными огнями горит вешка. При заходе в порт на нее берут пеленг.
РБН – это флотская отдушина. В нем тот маленький винтик, которым крепится весь флотский механизм, сам собой развинчивается и, упав, теряется среди стульев и тел.
В РБНе есть и свои «путеводители» – старожилы, знающие каждый уголок. У них сосущие лица.
– Кто это?
– Черненькая? Это Надежда. Двадцать шесть лет, разведена, ребенок, квартира.
– А эта?
– Танечка. Хорошая девочка. Двадцать восемь, свободна, и квартира есть. Здесь бывает каждый четверг.
– Почему?
– Рыбный день. Ловит рыбу.
…Лодка ошвартована. Первыми в город сойдут: комдив – он был старшим на борту, и его верный оруженосец– флагманский по живучести. Они пойдут в РБН.
Фонари, светофоры, деревья, автобусы, женщины – все это обрушивается на подводника, привыкшего к безмолвию, пирсу и железному хвосту своей старушки. На него падают звуки и голоса. Он, как бывший слепой, видит то, что другие уже давно не видят. Он идет среди людей, улыбаясь улыбкой блаженного. Он придет в РБН. Его тут давно ждут.