Прогнозируемый успех Геннадия на новом для всей страны поприще имел благотворное влияние и на родных. Они за него радовались, Аркадий Иванович даже начал испытывать некое подобие гордости за непутёвого сына, но, как опытный человек, довольно сдержанно, а мать Анны, успевшая за несколько лет сильно одряхлеть и прежде совсем не отличавшаяся простотой нравов, скорее, наоборот, при каждом удобном случае, будь то в очереди в магазине или на лавочке в сквере, доставала из сумки его фотографию и рассказывала совершенно незнакомым людям, какой у неё зять. На всех, кроме жены. Она привыкла быть лучшей половиной их пары, ранее испытывая удовлетворение от того, что её муж занимается чепухой в безвестной конторе, будучи сама невостребованной. Теперь же и за эту соломинку ухватиться она не могла. Но, что интересно, со временем умонастроение самого Геннадия стало ближе к умонастроению жены нежели остальных, он понимал, что они не видят ситуации изнутри, не знают, что стоит за успехом, и это, как ни странно, оказалась одной из тех немногих вещей, которые ныне связывали его с Анной.

Молодое племя

Дети подрастали в полном благополучии. Света уже находилась в том возрасте, в котором не могла не заметить, что в их семье что-то неладно, однако сформулировать конкретные претензии она оказалась не в состоянии. Девочка ходила в школу, общалась с подружками, которых у неё, как у отличницы, было немного, делала уроки, игралась с братом, которого любила всей душой, помогала маме, короче говоря, являлась обычной примерной дочерью для своих родителей, не проявляя никаких личностных качеств, не злясь, и не радуясь сверх меры, ничем посторонним не увлекаясь, только тем, что ей скажут, предложат, предоставят, относясь ко всем со сдержанной доброжелательностью и вызывая в ответ чувство симпатии, но никак не любви. Аркаша выглядел её прямой противоположностью: дошколёнком он был пухлым мальчишкой, очень капризным и крайне жизнерадостным, как и все дети не задумывался о своём поведении, сильно шалил и часто дерзил взрослым, однако при этом вызывал такое неподдельное обожание, что ему многое из того, за что следует наказывать ребёнка, сходило с рук, хотя его внешность нельзя назвать даже милой. В отроческие годы определить по поведению Светы, завидовала ли она брату, не представлялось возможным, если и завидовала, то только чуть-чуть, поскольку они прекрасно ладили между собой, как две противоположности дополняя друг друга и делая устойчивыми свои отношения. Как уже говорилось, поначалу девочка помогала с ним управляться, будучи сама ещё ребёнком, делала это с полной ответственностью и усердием. Когда он подрос, стала получать ответное внимание и ласки, что в первое время приводило её в неподдельный восторг. Затем оба привыкли друг к другу, и детство Аркадия было скрашено наличием любящей сестрёнки, которая мягко укрощала его чрезмерно весёлый нрав.

Когда паренёк пошёл в школу, выяснилось, что если характером он выдался в отца, то умом в деда, поскольку, как и Света, сразу же стал отличником, легко схватывая и запоминая уроки, вызывая тем самым в Геннадии гордость за свои успехи. Единственное, что давалось ему более или менее тяжело, это арифметика, в третьем классе перешедшая в математику и так далее, поскольку натурой парень обещал стать творческой и в этом смысле пошёл в мать, при том, что внешне оба ребёнка, взрослея, начали всё больше и больше походить на отца, а, скорее даже, на Аркадия Ивановича, будто его порода, ненадолго затаившись во внуках после рождения, теперь побеждала изнеженный характер, доставшийся им по материнской линии.