Ужасно, когда ничего уже не можешь сделать, ничем не можешь помочь… Остаётся только просить, просить и просить прощения…

Знаменательно, что это случилось на пятьдесят первый день после второго инсульта. Столько дней мама давала нам возможность облегчить тяжесть утраты и постепенно смириться с происходящим… А теперь пошёл другой отсчёт – девять дней, сорок дней, полгода…

Вспомнилось многое, и что однажды давно, в детстве проснулся и сильно испугался за мать. Встал, подошёл к кровати родителей и при ярком лунном зимнем свете обрадовано увидел, что она жива и дышит. Испуг прошёл, но долго ещё потом не мог забыться. Так страшно было в том детском возрасте её потерять. На это, наверное, сказались рассказы бабушки о внезапной кончине маминой сестры в девическом возрасте. И, слава богу, что это был всего лишь кошмарный сон и кратковременный испуг. И спасибо маме, что они вместе с отцом нас троих братьев вырастили, выучили и ещё долго-долго наставляли по жизни. А мы всегда их называли только на «Вы», а не как в других семьях на «ты» – при равных отношениях. Это свидетельствовало об особом их положении в нашей жизни и жизни наших семейств.

…Брат передал мамины письма, адресованные мне. Датированы 11 февраля 2006 г. (ещё до первого инсульта)…«Вскрыть по случаю…». По-видимому теперь он наступил… В письме: «… Пишу эти строки по случаю… (Он всё равно когда-либо наступит)…». А далее подробные пожелания по распоряжению её квартирой… Но это теперь не самое срочное… Конечно, всё исполним, но потом, потом, потом…

…Прежде чем сесть в машину, остановился и поклонился дому, а вернее той части пятиэтажки, куда выходят окна её квартиры. Сказал по привычке «Пока» и «С богом» и, когда тронулись, всё смотрел и смотрел, обернувшись назад, как удаляется балкон, на котором она обычно стояла, когда вот также уезжал в предыдущие свои кратковременные приезды-заезды…

Не только тире-чёрточка между главными датами жизни человека остаётся после него. Остаются добрые дела, сделанные для людей, близких и родных. Остаются сами эти родные и близкие люди, в которых человек живёт не только и не столько генетически, а скорее, и более всего, духовно. Остаётся добрая память о нём и сказанном им когда-то. И конечно, остаётся сам этот его мир – жизнь, в котором он жил, живёт и будет вместе с ним жить как его частица, превращаясь в разнообразные формы существования. Жизнь продолжается. Её ничто не остановит. И так и должно быть!

Летя в самолёте в Москву и в последующие дни, вновь и вновь в голове прокручивал эти печальные события. Вновь и вновь сам себе задавал вопросы: «Всё ли сделал, чтобы не допустить этого?! Всё ли сделал, чтобы облегчить мамины страдания?» И вновь, и вновь приходил в результате этих тягостных размышлений к выводу о неизбежности произошедшего…

От этого «самоедства» становилось не легче. Оно даже было похоже на поиски оправдания своих действий и бездействия – почти как в детстве – за совершённые и требующие объяснения перед матерью поступки.

В то же время такая периодическая умственная работа позволяла «переварить» все накопившиеся за эти дни эмоции, чувства, мысли и впечатления. Постепенно всё «переваренное и переработанное» откладывалось и укладывалось куда-то на свои полочки и в свои ячейки, и от этого если не становилось легче, то, по крайней мере, боль утраты чутьчуть притуплялась.

Появилась даже какая-то непривычная размеренность и неспешность в суждениях, высказываниях и действиях, граничащая, наверное, даже с мудростью. Взгляд стал пристальнее, внимательнее и задумчивее, как это бывает при принятии особенно важных решений. По-видимому, произошла очень сильная переоценка всего окружающего, при которой наиболее дорогим стало