Возница сердито уверял меня, что так теперь обстоит дело по всей стране. Монастыри и аббатства, всегда являвшиеся хребтом Англии, были очищены от монахов и монахинь. Нынешним властям не требовались люди, посвятившие себя служению Богу. Общественное благо заменили личным обогащением.

– Пока правит Эдуард, бесполезно ждать перемен к лучшему, – говорил возница. – Да вот только здоровьишко у его величества шаткое. Если бедняга умрет и на трон взойдет принцесса Мария, она непременно вернет прежние порядки. Она будет королевой для народа, а не для этих алчных лордов.

Я осадила свою кобылку. На дороге мы были одни, если не считать придорожных кустов, но я привыкла бояться таких внешне доверительных разговоров, за которыми вполне могла скрываться ловушка. Лучше было промолчать, что я и сделала.

– А возьми дороги, – продолжал свои жалобы возница, оборачиваясь ко мне через плечо. – Летом пыль, зимой грязь. Ни одной рытвины не заделано. А уж если тебя какой разбойник обчистит, ловить его тоже некому. Хочешь знать почему?

– Ты прав, пыль просто ужасная, – сказала я, по-прежнему не вступая с ним в опасный разговор. – Я лучше поеду впереди.

Он кивнул, пропуская меня вперед. Ветер дул мне в спину, принося слова возницы – его долгую, нескончаемую жалобу на изменившуюся жизнь.

– Кому теперь нужны дороги? Знать – она со свитой ездит, ей бояться нечего. А до простых людей им дела нет. Все святые места позакрывали. Паломников не стало. А раз не стало паломников, теперь на дорогах встретишь не самых лучших людей. Да еще тех, кто готов поживиться за их счет. Теперь не то что хорошей дороги или хорошего ночлега – доброго слова не услышишь…

Дорога шла вдоль речки. Я направила пони к берегу, где земля была помягче и полегче для ног моей лошадки. Мне не хотелось слушать сетования возницы и тем более поддерживать этот опасный разговор. Я все равно не знала Англии, о которой он вздыхал, как о потерянном рае. Ему представлялось, что страна стала гораздо хуже. Мне же в это утро раннего лета Англия казалась очень даже красивой. Во всяком случае, те места, где лежал наш путь. Я с удовольствием смотрела на живые изгороди из шиповника. Над жимолостью и цветущей фасолью вились бабочки. Все поля были возделаны и разделены межами на узкие полосы. На холмах паслись овцы. Издали они напоминали пушистые комочки, рассыпанные среди сочной зелени. То, что я видела, разительно отличалось от привычных испанских земель. Я невольно любовалась красотами сельской Англии. Мне нравились здешние деревушки, не обнесенные стенами, белые домики, обрамленные черными вертикальными балками и крытые золотистой соломой. Мне нравились здешние лениво текущие реки, изобилующие бродами. Воды в Англии было столько, что сад возле каждого сельского дома буквально утопал в зелени. Цветы успевали вырасти даже над навозными кучами, а крыши старинных зданий зеленели изумрудным мхом. По сравнению с Испанией Англия была похожа на разбухшую от влаги губку печатника. В моих родных краях о таком изобилии воды можно было только мечтать.

Но сколько бы я ни вглядывалась, нигде не видела ни привычного для Испании дикого винограда, ни оливковых деревьев с их тяжелыми, склоненными кронами. Здесь не было апельсиновых и лимонных рощ. По сравнению с испанскими здешние зеленые холмы казались пологими и округлыми. Скалы напрочь отсутствовали. Небо было разбавлено белыми облачками и не напоминало жгучую лазурь испанских небес. Над полями и холмами кружили не хищные орлы, а беспечные жаворонки.

Меня удивляло: при таком изобилии воды здешние земли должны были бы давать щедрые урожаи. Однако местные крестьяне хорошо знали, что такое голод. Я видела это по их лицам и по свежим могилам на кладбищах. Возница был прав: король Генрих не оставил и следа от прежнего благоденствия Англии, а его немощный сын лишь продолжал дело отца, погружая страну в хаос. Закрытие монастырей превратило трудолюбивых монахов и монахинь из служителей Бога в бродяг. Богатейшие монастырские библиотеки были отданы на разграбление. Я видела манускрипты, которые отец покупал за бесценок. Знания, собираемые веками, уничтожались из-за боязни католической ереси. Золотая церковная утварь, попавшая в руки новых владельцев, шла в переплавку. Замечательные статуи, чьи руки и ноги были отполированы миллионами поцелуев верующих, выбрасывались или варварским образом разбивались. Протестантизм принес этой, некогда мирной, процветающей стране поругание святынь и запустение. Чтобы возродить былой порядок вещей, понадобятся долгие годы. И неизвестно, удастся ли восстановить все, что разрушила власть Генриха, а затем и Эдуарда.