– Воспринимаю, – обиделась я. – Просто у тебя это выходит не смешно.

– Неправда! – возразил Уилл. – Я почти двадцать лет смешу королей, вельмож и придворных. Я появился при дворе, когда король Генрих был влюблен в Анну Болейн. Помнится, я пошутил на ее счет, и он больно надрал мне уши. Но моя шутка пристала к ней. Над моими шутками взахлеб смеялись, когда тебя еще на свете не было.

– Сколько же тебе лет? – спросила я, вглядываясь в его лицо.

Морщины вокруг рта. Морщины вокруг глаз. Но во всем остальном легкий, долговязый Уилл напоминал мальчишку-подростка.

– Сколько мне лет? Мы ровесники с моим языком, а вот зубы чуть-чуть меня моложе.

– Я серьезно спрашиваю.

– Могла бы и сама сосчитать. Мне тридцать три. А почему ты спрашиваешь? Хочешь выйти за меня замуж?

– Нет уж, благодарю покорно, – замотала головой я.

– Ты бы стала женой умнейшего в мире шута.

– Ни за что не выйду за шута.

– Успокойся, тебе это не грозит. Умный мужчина остается холостяком.

– И все равно ты меня не рассмешишь, – поддела я его.

– Ничего удивительного. Ты хотя и маленькая, но женщина. А у женщин нет чувства юмора.

– У меня есть, – возразила я.

– Откуда у тебя это чувство? Женщина не создана по образу и подобию Божьему. Поэтому она не видит смешную сторону жизни.

– А я вижу! Вижу!

– Говорить можно что угодно, но чувства юмора у тебя все равно нет, – торжествующе ухмылялся Сомерс. – Если бы женщины были наделены чувством юмора, стали бы они выходить замуж? Ты когда-нибудь видела мужчину, желающего женщину?

Я покачала головой. Уилл просунул свой меч между ног и лихорадочно забегал взад-вперед.

– Мужчина, охваченный желанием, не может ни говорить, ни думать. Точнее, все его мысли подчинены плотскому желанию. То, что болтается у мужчины между ног, управляет им, как след управляет гончей. Единственное, на что способен в такие минуты мужчина, – это скулить по-собачьи: «Хочу-у-у-у-у!»

Я захохотала во все горло. Уилл и впрямь был превосходным шутом. Казалось, деревянный меч, изображавший мужской орган, управляет всеми его движениями. Меч заставлял шута делать нелепые броски, подпрыгивать, пятиться задом. Устав скакать, он подошел ко мне и довольно улыбнулся:

– Вот тебе и доказательство, что у женщин нет мозгов, – сказал он. – Ну какая женщина, имеющая мозги, согласилась бы жить рядом с мужчиной?

– Во всяком случае, не я.

– Тогда моли Бога, чтобы прожить девственницей, девочка-мальчик. Но если ты не допустишь до себя мужчину, как же ты выйдешь замуж?

– А я и не хочу замуж.

– В таком случае ты действительно дурочка. Если у тебя не будет мужа, кто тебя прокормит?

– Буду сама зарабатывать себе на жизнь.

– Тогда ты дважды дурочка, поскольку заработать ты сможешь лишь своим шутовством. А это делает тебя уже трижды дурочкой. Первый раз, потому что не хочешь выходить замуж, второй – потому что собираешься сама зарабатывать на жизнь, а третий – из-за твоего ремесла. Получается, я единожды дурак, но ты трижды дурочка.

– Ничего подобного! – возразила я, и откуда-то у меня нашлись слова для своих доводов. – Ты служишь шутом почти двадцать лет. При тебе сменилось два поколения королей. А я во дворце всего несколько недель.

Уилл тоже засмеялся и хлопнул меня по плечу:

– Будь осторожна, девочка-мальчик, иначе ты из блаженной превратишься в настоящую шутиху с остреньким язычком. Поверь мне, ежедневно фиглярничать и смешить куда труднее, чем раз в месяц сказать что-нибудь, от чего все рты разинут.

Я снова засмеялась. Оказывается, моя служба при дворе заключалась в том, чтобы раз в месяц удивлять короля и придворных.

– Отдохнули – и за дело, – сказал Уилл. – Нам еще нужно придумать, как ты изящно убьешь меня на маскараде.